Джеймс Уиллард Шульц - Странники пустыни

Мы прошли не больше часа, мимо красивых рощ хлопковых деревьев и по широким лугам, покрытым высокой травой, когда Уивер дал нам знак остановиться на опушке рощи и молча указал на луг за ней, и мы, посмотрев туда, увидели небольшое стадо бизонов, которые пересекали луг, направляясь к реке. Я соскользнул со своего пони, схватил свое тяжелое ружье и побежал к Уиверу, крича:

– Нам нужно мясо! Позволь подстрелить одного!

– Тихо! Не ори, – оборвал он меня, потом повернулся к отцу и велел ему завести лошадей в рощу. Потом он спешился и повел меня через густые ивовые заросли к реке, а потом вдоль нее, пока мы не увидели бизонов – они стояли по колено и глубже в воде и жадно пили. Мы были не более чем в пятидесяти ярдах от ближайшего из них. Я так волновался, что с трудом мог дышать. Рядом, прямо перед нами, у края ивовых зарослей, лежало большое упавшее дерево. Мы подобрались к нему, и он шепотом велел мне положить на него ствол ружья, но не стрелять без его команды. Я был взволнован больше, чем прежде. Меня трясло, и мое ружье ходило ходуном, даже когда я положил его на ствол дерева. Уивер приложился к прикладу, прислушался, как бьется мое сердце, и прошептал мне на ухо:

– А теперь, сынок, успокойся, или я выстрелю вместо тебя!

– Да, постараюсь, как смогу, – выдохнул я и сказал себе: – Прекрати дрожать! Прекрати! Прекрати!

И я почувствовал, что успокоился.

Несколько бизонов скоро вышли на песчаный берег и спокойно стояли там, и Уивер шепнул мне, чтобы я прицелился в того, что дальше от реки, и целился в место сразу за его плечом. Он стоял боком к нам, головой в сторону луга. Я долго и тщательно целился, стараясь, чтобы мушка точно попала в прорезь прицела, как учил меня Уивер, и, наконец, нажал на курок. Ружье бабахнуло! Облако серого дыма накрыло мое лицо; я услышал громкий плеск воды и топот тяжелых копыт по отлогому берегу, а потом дым рассеялся – и вот он, мой бизон, он вытянулся на берегу и дергался в предсмертной агонии! Я бросил ружье и побежал к нему, крича:

– Я убил его! Я убил его! Я убил бизона!

Подошел Уивер с моим ружьем, отругал меня за то, что я его бросил, и крикнул отцу, чтобы он привел сюда лошадей. Потом он приподнял голову большой коровы (это была именно корова), и повернул е так, чтобы туша поднялась и теперь стояла животом на земле. Несколькими движениями ножа он надрезал шкуру от головы до хвоста и с обоих боков спустил ее на землю. Потом он сделал надрезы по основанию горба, или спинных ребер, отрезал по колено переднюю ногу и несколькими ударами отломал горб от позвоночника. Повернувшись к нам с отцом, стоявшим с открытыми ртами и наблюдавшими за столь странным способом разделки туши, он сказал:

– Этот индейский способ очень удобен. Эти ребра босса, как мы их называем – лучшая часть туши. Сейчас закончим разделку и отправимся дальше.

Еще несколько взмахов ножа – и у нас было пятьдесят фунтов прекрасного мяса. Он развязал один из тюков, достал несколько мешков с мукой и на их место уложил мясо, вернул на место муку, снова завязал их и пристроил на лошадь, и мы были готовы продолжать путь. Он поднял к небу руку и произнес несколько слов, странно звучавших для наших ушей.

– Ты молился. На каком языке ты говорил и что говорил? – спросил я.

– Я всего лишь повторил небольшую молитву арапахо, обращенную к Солнцу; я отдал ему оставленное нами мясо и попросил его заботиться о нас, – ответил он.

– Уверен, что ты сам не веришь в эту ерунду, – произнес отец.

– Нет – я не думал что верю, пока…

– Ну?

Так тихо, что мы едва могли его расслышать, он ответил:

– В свое время я видел несколько странных ответов на индейские молитвы.

За спиной старика мой отец глянул на меня и тряхнул головой.

Но мне следует поторопиться, если я хочу все же рассказать о том, как я стал членом племени хопи.

Никогда не забуду, как непривычно было для нас с отцом ночевать той ночью в долине Зеленой реки. Нам сказали, что прежде всего следует позаботиться о лошадях, их безопасности и удобстве; как сделать удобные постели из веток бальзамина, наших одеял и холщовых чехлов. Мы съели много добытого мной мяса и закусили блинчиками, которые Уивер поджарил на топленом масле. Хотя я и устал, уснуть я долго не мог, слушая странные звуки ночи и опасаясь стать добычей медведя или горного льва, или быть пронзенным стрелой, выпущенной индейцем из военного отряда; а потом неожиданно настал новый день и я встал, чтобы помочь Уиверу, который уже разжег костер и готовил завтрак.

Я в тот первый день на Зеленой реке, если можно так сказать, был больше готов помогать Уиверу, и был полон энтузиазма, в отличие от моего отца, который пребывал в глубоком расстройстве и-за крушения своих надежд и страха за будущее. Много позднее он признавался мне, что за всю его жизнь те дни на Зеленой реке были для него самыми тяжелыми. Он ненавидел все – заботиться о лошадях, укладывать груз и ехать, снимать груз и готовить пищу, стелить постель; ненавидел долины и горы, даже стада оленей и лосей, и даже группы толсторогов, которые, не пугаясь нас, с удивлением смотрели, как мы проезжаем через их пастбища.

За три года до этого, проходя с отрядом геологоразведчиков из Туссона на север к Толсторогу – горам Извилистой Реки, ища признаки золота, Уивер проходил по западному склону, и почти каждый день он показывал нам, где они останавливались и что там происходило. Мы с отцом не понимали, как он мог восстановить свой маршрут, потому что все приметы, о которых он говорил, были уничтожены дождями или снегом. Когда мы его об этом спросили, он ответил:

– Это просто; я помню вид этой местности – все горы, холмы, хребты и склоны сохранились в моей памяти. Я смотрю на них и вижу путь, по которому мы прошли.

Теперь мы оставили реку, ушли из глубоких, с обрывистыми стенами каньонов, и теперь путь наш пролегал по высоким горным склонам. Через несколько дней пути мы достигли Великой реки, которая текла на юго-запад, чтобы там слиться с Зеленой рекой и образовать Рио Колорадо. Она набухла из-за таявшего на вершинах Скалистых гор снега, и нам пришлось переправлять вещи на плоту, а лошадей вплавь. На противоположном берегу мы нашли тропу, ведущую на юг, про которую Уивер сказал, что ею пользовались охотничьи и военные отряды ютов и навахо. Этим летом по ней никто не ходил, кроме лосей и оленей – местность, где живут бизоны, осталась далеко позади – так что мы пошли по ней. Несколько дней спустя мы увидели под собой реку Сан-Хуан, которая протекала по глубоким крутым – порой с отвесными стенами – каньонам, прорезавшим поросшую кустами шалфея равнину. Уивер велел нам остановиться, посмотрел на поток вверх и вниз по течению и на горы на востоке: