Владимир Колосков - Перевал

Они протянули руки, чтобы пожать их в знак соглашения, но при первом же прикосновении к ладони Каспара Паласар отдернул руку.

– Что за фокусы? – злобно зашипел он, глядя на свежий порез, проходивший по холму Венеры.

– Ой, премного извиняюсь, – неловко пробормотал Каспар, убирая в рукав потайное лезвие. – Выскакивает иногда. Нужно наладить пружину.

– Дурак! Не режь меня больше! – с обидой потребовал Паласар.

Они снова пожали руки.

– Но одно условие… – начал Каспар.

– Нет! Уговорено и кончено. – Раздраженный Паласар быстро вскочил из-за стола и удалился, стряхивая с плаща крошки еды.

«Неприятно это – не иметь возможности встать из-за стола и догнать его», – подумал Каспар.

Ходьба – самая простая вещь на свете, умение, которым овладеваешь в таком раннем детстве, что не можешь вспомнить; свою великую способность ходить не замечаешь годами, не обращаешь на нее внимания, как не замечаешь, что дышишь. Но, лишившись этой мелочи, сразу чего-то недостает. Вера Каспара в волшебное снадобье была мимолетна, и теперь он думал о знахарском мешочке, как об обычном товаре шарлатанов, хотя Паласар был не так прост, как ярмарочный торговец счастьем.

В последней фразе Каспар хотел уточнить, что в точности значит это слово – исцелит. Травы же могут помочь, но насколько они должны помочь, чтобы Паласарова часть сделки считалась выполненной? В любом случае, на полное исцеление рассчитывать не приходится, и всегда можно сказать Паласару, что травы помогли недостаточно. Пожалуй, даже хорошо, что тот сбежал прежде вопроса. Это оставляет место для дальнейших переговоров.

С этой мыслью Каспар взялся за новое дело, благо, что для его исполнения ему не придется вставать из-за стола. Может, жизнь из милостыни и пьянства, какую нарисовал себе Каспар, и лежала перед ним беспросветными годами мытарств и мороки, кое-что интересное он еще успеет поделать. Он подозвал к себе знакомых, следивших за его разговором с Паласаром.

Проведя весь вечер за расспросом наемников, Каспар составил себе картину о своем нанимателе. Началось все неделю назад, когда на перевал вошел богатый караван сейида Лезаха из Шираза. Лезах никогда не покидал родной Шираз, поэтому прибывшего с караваном Паласара сначала приняли за главного караванщика. Паласар поселился в «Кардинале», единственном постоялом дворе, где были богатые покои для купцов, в них были и кровати, и ночные вазы, а по утрам приносили таз подогретой воды, чтобы господа могли умыть свои лощеные физиономии.

Паласар не скупился на расходы, хотя его траты происходили словно от неопытности, а не от любви к роскоши. Купцы считали каждый грош, Паласар будто и не вел счет деньгам. Это, а также то, что все распоряжения по каравану отдавал другой человек, привели к тому, что статус Паласара на перевале стал меняться с понятного на непонятный, а когда спустя два дня караван тронулся в путь без Паласара, он перешел в разряд личностей таинственных. Никто так и не смог улучить момент, чтобы порыться в его вещах: Паласар был нигде и везде, возникая в самых неожиданных местах и спугивая воров (их на перевале было два, и оба, чтобы не подвергнуться остраксизму, соблюдали неписаные правила не воровать у «кромешников» и людей уважаемых, а, обнося пришельцев, блюсти приличия и меру).

Скоро стало известно, что Паласар собирает охрану для некоего каравана. Каспар так и не смог разузнать, кому первому он это сообщил, но так или иначе возникла задача: организовать для Паласара охрану груза, при этом он упомянул, что звездам угодно, чтобы его караван вел человек небольшого роста со смуглой кожей. В этом описании узнали Каспара. На слова желавших взяться за работу, что Каспар ушел и не вернется несколько месяцев, Паласар отвечал, что если судьбе угодно, чтобы с ним шел Каспар, то с ним пойдет именно Каспар. Фатализм для здешних мест необычный, но по восточным меркам приемлемый. Вскоре Паласар сообщил – Каспар опять не узнал, кому он это сообщил, – что его дело не требует отлагательств, поэтому Каспар должен вернуться вскоре. Этот слух распространился в то же время, что и новость о мятеже в отряде Каспара, и Паласар перешел в разряд личностей весьма таинственных, даже опасных. Над ним начали сгущаться тучи, но сгуститься они не успели, так как Каспар вернулся.

Две странные детали отметил Каспар в составленном по разным свидетельствам рассказе. Во-первых, у Паласара не было никакого груза. Ни повозки, ни лошади, ни сундука. Караванщик Лезаха забрал все, что могло принадлежать Паласару. Второе, люди по-разному оценивали его возраст. Человек, встречавший караван Лезаха, описал Паласара молодым. Другой наемник из рыцарей говорил о нем, как о человеке в почтенных летах, а Каспар, хорошо разглядевший Паласара вблизи, посчитал его стариком. Так сильно люди не ошибаются, но никто другой не обратил на это внимания. Каспар предположил, что Паласар использует какие-то трюки вроде накладной кожи, чтобы скрывать свою подлинную внешность.

На ночь Каспар получил комнату. Никто не знал, о чем он сговорился с Паласаром, но все видели, что Паласар ушел, заключив сделку. Это должно обернуться деньгами для Каспара, и об оплате можно не беспокоиться.

В обычной комнате Каспара было хорошо натоплено – одна из стен была трубой печи, и не так сквозило через щели, как внизу. Кто-то из прислуги даже озаботился положить в жаровню свежих углей из печи, так что было в чем нагреть воду. Марихен предложила сходить за лекарем, но Каспар остановил ее, уверив, что они сами смогут все сделать.

Он знал этого лекаря, единственного на перевале, и у того было только одно особое медицинское умение, и оно приводило Каспара в замешательство. Лекарь пил мочу, смакуя ее, как лучшие вина. Делал он это, чтобы определить по вкусу, какой орган поражен болезнью. Для лекаря это, без сомнений, полезное умение. Наверное, этому можно научиться, и в каких-то университетах есть об этом специальные лекции, но как делать при этом такое заинтересованное и сложное лицо, какое бывало у здешнего лекаря во время диагностики, было выше понимания Каспара.

Обмывшись в тазу с горячей водой и нагрузившись вином, Каспар объяснил, что надо сделать. Они с Марихен отрезали кусок от льняного покрывала, завернули в него драгоценное содержание мешочка и размочили кулек в воде. Потом Марихен уложила сверток на рану Каспара и плотно привязала платком.

Каспар улегся на подстилку. Простыни и покрывала были, как обычно, грубы. По меркам перевала, первый класс, но грубее того белья, что Каспар знал в детстве. Он любил это место, все-таки ночей тридцать в году он проводил именно на этой плетеной подстилке.

Марихен задула свечу и прилегла рядом. Она решила поиграть с Каспаром и запустила руку ему между ног. Но Каспар не отозвался. Став почти бесчувственным от вина, он почувствовал, что с рукой Марихен на причиндалах засыпать стало чуть приятнее, но объятия Морфея влекли его сильнее, чем объятия Марихен. Очень скоро Каспар провалился в сон, спеша хотя бы на ночь отрешиться от своей тревожной участи.