Наталья Землянская - Хроники Шеридана

Расселись кругом стола. Помолчали… Кто-то заметил, что, кажется, всем нужно взяться за руки – так и сделали.

Возникла пауза…

Можно было услышать, как вздыхают поленья в камине. Зрители, добрая половина которых последовала за наливками, тихо перешептывались в отдалении и негромко звенели бокалами… По углам словно бы стало ещё темнее. Шум дождя и ветра усилился…

Постепенно разговоры совсем умолкли, и наступившую тишину нарушало лишь потрескивание поленьев в камине.

За окном беззвучно сверкнула молния.

– Начинайте же!.. – громко прошипел кто-то, не выдержав.

Сидящие за столом разом оборотились на Зеллу. Она придала лицу мрачное и торжественное выражение, набрала в грудь воздуха и, внезапно смутившись, обиженно спросила:

– А что говорить-то?..

Ее голос вдруг показался всем таким обыденным, что наступившее напряжение тотчас спало. Всеобщий выдох, по залу побежали смешки, люди за столом тоже расслабились… Но тут донеслись запоздалые раскаты грома – и все тут же вновь испуганно притихли.

– Именем чистых сил неба заклинаю!… – нараспев, низким голосом неуверенно начала импровизировать Зелла, театрально завывая. – Да пребудет с нами святая сила…

– По-моему, она что-то не то говорит, причем же здесь с вятые силы?.. – шепнула на ухо своей соседке тётя Розалия, сидевшая на стуле у самых дверей, но та лишь шикнула в ответ.

Снова свернула молния – необычайно яркая…

– Дух барона фон Гилленхарта! Появись!.. – входя в роль, продолжала певица. – Приди к нам!!.. – её голос поднялся до крика. – Приди!!!..

И тут, недовольно ёрзавшая на своём месте, тётя Розалия услыхала за дверью шаги… Вскочив, она с грохотом опрокинула стул, – все тотчас обернулись на неё… Ударил гром – кто-то вскрикнул… Медленно и беззвучно отворились тяжёлые двери – и сквозь проём, освещённый бледным призрачным светом молний, все увидели приближающийся странный чёрный силуэт…

– Каг-гла фон Гил-л-ленха-арт!!!.. – нестерпимо громко и раскатисто вдруг прогремело где-то под самым потолком, и эхо многократно ударилось о стены – и голос этот не мог принадлежать никому из находящихся в зале! – и многие божились потом, будто в самый этот момент сбоку от дверей на несколько кратких мгновений возник некто в белом парике и старинном камзоле, и ударил жезлом мажордома в каменный пол…

Буря распахнула окно, послышался звон разбитого стекла… Все закричали, повскакивали со своих мест, опрокидывая бокалы и стулья… Ворвавшийся ветер, гася свечи, подхватил со стола исчерченный белый лист с пентаграммой, и тот зловещей бабочкой вылетел в окно…

И вдруг… дали свет!

В ярких электрических огнях глазам потрясённых очевидцев предстала маленькая, насквозь промокшая горбунья в тёмном плаще с капюшоном, нагруженная дорожными сумками и чемоданами.

Несколько ошеломленная, она некоторое время молча исподлобья взирала на перепуганное сборище – многих поразили её огромные, удивительно яркие синие глаза, – а потом сказала:

– Лучше бы, конечно, кто-нибудь встретил меня на вокзале. Но всё равно – спасибо!..

(В этом месте – истерический смех и занавес…)

***

… Рио не знала, что месть – это блюдо, которое должно остыть, такие тонкости были ей не по возрасту, поэтому принялась за дядюшку сразу же.

Дядя Винки к этому времени прожил в доме Гилленхартов около пяти лет, лишь изредка отлучаясь куда-то по своим делам, и она достаточно хорошо изучила его привычки. Самым слабым местом противника была его страсть к обжорству. Ещё он любил дорогой парфюм, курительную трубку, красоток из кабаре «Фламинго», и свою красивую морскую фуражку – до того, как обосноваться в Зелёной Чаше, дядюшка четверть века прослужил капитаном небольшого торгового судна.

Фуражку и красоток обиженная племянница отложила на будущее, а вот с трубкой разделалась сразу, подсыпав в табак пороху. Дядюшка обычно курил на веранде, выходящей в сад, и сидя у себя в комнате возле открытого окна, Рио вдоволь насладилась его чертыханиями.

Но этого ей показалось мало… Когда-то Толстяк Дю по-приятельски поделился с ней секретом приготовления адской смеси, основным компонентом которой был горький перец. Настало время использовать полученные знания. Собственноручно приготовив приправу, – потом ещё с неделю слезала кожа на кончиках пальцев, – Рио терпеливо дожидалась подходящего момента. И он не заставил себя долго ждать… Как-то после обеда дядя Винки спустился в Кухню за добавкой. Шлёпнув себе на тарелку огромный кусок жареного мяса, украсив его зеленью и горкой гарнира величиной с маленькую Джомолунгму, дядюшка отвлёкся на мгновенье к пивному бочонку. Это его и погубило…

Присев рядышком на другом краю стола, Рио и Карапуз – брат не был полностью посвящен в детали преступления, ему отводилась роль зрителя, – чинно трудились над яблочным пирогом. Дядя, орудуя огромным ножом и вилкой, отправил в пасть первый кусок мяса, засопел, зачавкал… По его лицу градом катил пот – денек выдался жарким. Внезапно он побагровел и выпучил глаза.

– Что с вами? – испугалась тётка Матильда: она как раз присела напротив, чтобы выпить чашечку кофе.

Дядя замычал, не раскрывая рта, и замахал рукой – ничего, мол, не приставайте!.. Дети тихо прыснули со смеху.

– Может, водички?– не унималась Матильда. Втайне – и совершенно безответно – она питала к обжоре возвышенные чувства.

Дядя замычал еще яростнее и пропихнул в рот второй кусок – глаза его совершенно вылезли из орбит. Тогда Матильда – тоненькая, сухая, жеманная, – поднялась со своего места, дробно стуча каблучками обежала вокруг стола, и узкой ладошкой игриво пошлёпала дядюшку по необъятной жирной спине. Всё равно, что слона пощекотала соломинкой.

– А-ха-аа!.. – негодующе выдохнул дядюшка. Изо рта его вырвался язык пламени. – Ха-а… – нечаянно выдохнул он ещё раз, поворачиваясь в сторону назойливой помощницы, и огонь начисто слизал длинные локоны её парика.

– Караул!.. – завопила подлиза, срывая с головы опалённые остатки былой роскоши. Недолго думая, она бросилась к раковине и засунула голову под кран. – Хам!! Подлец!..

Не обращая внимания на её вопли, дядя Винки залил пожар во рту добрым глотком пива, и упрямо отрезал себе ещё мяса – не пропадать же добру!

Матильда, высоко подняв голову, с оскорблённым видом проследовала к выходу, неся в вытянутой руке обгоревший парик. Её каблуки высекали из каменного пола искры.

Дядя проводил её сердитым взглядом – глаза его, как-то слишком уж выпученные, налились кровью, – и снова уткнулся в тарелку. Сопя, кряхтя и постанывая, он расправлялся с её содержимым, точно полководец с неприятелем в захваченном городе – никакой пощады! – и нож скрежетал по фарфору, и яростными копьями вонзались в противника зубья вилки, и пиво расплескалось по столу, – и близок, близок конец сражения!.. Вот-вот запоют фанфары, рассыпется барабанная дробь, объявляя победу! Но тут дядюшкины глазки выпали прямо в тарелку…