Константин Шахматский - Ворона кайская

– Решайтесь, Иван Дмитриевич.

Поклонов взял ломтик сала, и демонстративно отправил себе в рот.

– И зачем тебе это?

Лицо Гурдина выражало явное недоумение.

– Иеволюция, Иван Дмитиич, – жуя, отвечал карбанарий, – Мадемуазель Иеволюция.

Бывший городской голова сник. Поклонов резко поднялся, собираясь уходить.

– Вы тут пока подумайте, а как выйдите, мы с вами поговорим. Опять же, наедине, без свидетелей.

***

Бабка-повитуха, взглянув на корчившуюся в предродовых муках Ксению, тут же вытолкала Поклонова, и самого Ерофея за дверь, приговаривая: идите-идите, нечаго тут околачиваться, когда надо будет – позову.

Илья, похлопав мужика по спине, тут же уехал, пожелав легких Ксении родов. Дудихин же, понуро кивнув, поплелся от дома прочь, погруженный в недобрые мысли. Поплелся, опустив голову, не разбирая дороги. Остановился он только тогда, когда миновал последнюю избу, и тянувшуюся за ней на половину упавшую изгородь. В этом месте широкая деревенская улица сужалась до размеров трех-четырех тропинок, уходящих в поля. Плотник развернулся на месте, потому как дальше ему идти было некуда. Вряд ли кто-то ждал его в соседней деревне. Единственные родные люди остались в маленькой избенке на два окна, с покосившейся крышею. И сейчас их станет на одного человека больше. А ведь его еще и кормить надо.

Ерофей побрел назад, осознавая тяжесть свалившегося на него бремени.

Тут со стороны деревни показалась громыхающая ему на встречу телега, запряженная низкорослой коренастой лошадкой. В ней развеселые двое: Филимон и Петруха. Филимон о чем-то с увлечением рассказывал, размахивая руками, а Петруха правил вожжами, поддакивая приятелю.

– О, глядикося, сам Ерофей к нам пожаловал! – воскликнул Петруха, разглядев на тропинке Дудихина.

Филимон толкнул его в бок.

– Ты чаво!

– Ничаво! А вдруг, он выпимши? Ишь, стоит как истукан, не шевелится.

Телега сбавила скорость, будто бы надобность, по которой друзья ехали из деревни, резко пропала. Поровнявшись с плотником, Петруха натянул вожжи.

– Как дела, Ерофей Егорович? – деликатно спросил он, – Слышали мы, Ксения твоя рожает. Счастливо разрешиться от бремени!

Дудихин глядел на приятелей исподлобья. Его широкая грудь вздымалась и опускалась, с шумным и грозным выдыхом. Приятели быстро изменились в лице и еще больше насторожились.

– Ерофей Егорович? – прошептал Филимон, – Что случилось?

– Случилось, – просопел Ерофей, – Случилось то, что вы, негодяи, затеяли землю у нас отобрать, по тайному сговору.

– Мы? – открыл рот Филимон.

– Да! А еще бывшего голову извести, и на меня всю вину повесить. Не так что ли?

– Упаси, Бог, Ерофеюшка! Да кто тебе такое сказал?!

Упыри истово закрестились. Петруха, при этом, даже снял шапку.

– Так вот я вам сейчас ноги-то повыдергиваю!

Дудихин сжал кулаки и шагнул им навстречу. Удальцов с телеги как ветром сдуло. Оба, не сговариваясь, припустили обратно в деревню.

– Стойте, мерзавцы! Сукины дети!

В своем гневе Дудихин был страшен. Никто из местных не решался вступать с ним в кулачные прения. И Филимон с Петрухою были не исключение.

Ерофей, добежав до ближайшей ограды и, выломав из нее увесистую жердину, погнался за ними дальше, на радость случайным прохожим и зрителям. Все деревенские справедливо полагали, что эти супчики давно напрашивались. Один, за то, что ссужал деньгами за большие проценты, другой – за то, что ему в рот заглядывал. И вообще, за все.

Пробежав всю деревню насквозь, Филимон с Петрухою почти выдохлись. Они едва волочили ноги, то и дело оглядываясь на преследователя. Дудихин и сам подустал, волоча за собою жердь. Однако, никто из троих сдаваться не собирался.

– Сейчас я вас догоню, сволочи! Сейчас! – повторял Ерофей.

– Оступись, Ерофеюшка, – отговаривали его приятели.

– Ни за что, – мотал головою Дудихин, – Вы мне за все ответите, падлы.

– А мы-то при чем? Ежели ты про статью говоришь, то во всем твой Ильюха зачинщик. Он главный, …с него и спрашивай.

– Врете, гниды! У Ильюхи хозяйства нет. Зачем ему земля с покосами?

– Вот те крест! – божились пройдохи, – Это он предложил статью отобрать, пока вы с Гурдиным судитесь.

– Не верю. Наговариваете.

Где-то в глубине души, Ерофей все еще верил в порядочность бывшего друга.

Филимон и Петруха доковыляли до середины моста, перекинутого через деревенский пруд, и окончательно выдохлись.

– Не могу больше, – выдохнул Филимон и уселся на доски. Долговязый Петруха, согнувшись пополам, тяжело дышал, держась рукою за бок.

– Ну, все, голубчики! – обрадовался Дудихин, – Попалися!

Незадачливые приятели с тоскою взирали на приближающегося к ним Ерофея, с жердиной наперевес.

– Говорят тебе: не виноватые мы! – в последний раз завопил Филимон и прикрыл руками лысую голову.

– Врете! – замахнулся Дудихин жердиною.

Наверное, Ерофей слишком уж сильно замахнулся. Длинная и тяжелая жердь сыграла с ним недобрую шутку. Влекомый силой инерции, Дудихин полетел с моста и упал в воду. Мост не был огорожен перилами. Он представлял из себя обычные бревна, скрепленные меж собою железными скобами, уложенные на вбитые в илистое дно пруда такие же сваи.

Не ожидавшие поворота приятели оцепенели. Отчаянные всплески и обрывки ругательств вернули им чувство реальности. Платон упал на пузо и перегнулся за край моста, боязливо заглядывая вниз. Внизу, захлебываясь, барахтался Ерофей. Оказывается, он не умел плавать! Бедолага лихорадочно хватал ртом воздух и пытался ухватиться за скользкие деревянные сваи. Но у него не получалось.

– Плато…! Платоша! Богом молю! Помоги! – кричал утопающий, вскидывая из воды руки.

– Чего смотришь! – раздалось сверху.

Платон задрал голову. Долговязый Петруха, с выпученными от страха глазами, тряс головою, показывая приятелю, чтобы тот протянул несчастному руку.

– Не достаю я, – пробормотал Филимон, – У меня руки короткие.

Он пытался схватить за пальцы деревенского плотника, но те раз за разом выскальзывали.

Петруха упал на колени, оттолкнул приятеля, и сам потянулся к Дудихину. Тщетно. Как не старался Петруха, но и ему не хватало какой-нибудь малости, чтобы зацепить Ерофея за шиворот.

К сожалению, второй жердины у приятелей, в данный момент, не было.

Когда последний пузырь воздуха лопнул на водной поверхности, негодяи со страхом огляделись вокруг. Никого. Слава Богу!

– Что делать будем? – спросил Петруха, утирая лицо.

– А ничего, – отвечал Филимон, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

От его былой неуверенности не осталось и следа.

– Одним конкурентом меньше.

– Его же искать начнут. С нас первых и спросят.

– А мы причем? Скажем, что убежали, и всех делов. Али в тюрьму захотел?