Олег Денисов - Феномен зяблика

Я давно уже перестал разговаривать вслух с виртуальной охраной и популяризировал любительскую орнитологию «майселф».

В развитых странах любительская орнитология была популярна уже в мои студенческие годы. Но сам термин я узнал совсем недавно, когда знакомая предложила заняться с ней бердвотчингом у нее на даче. Я не понял, и тем разочаровал ее. Это побуквенная транскрипция с английского, переводится как «наблюдение за птицами». По-русски звучит ужасно, но ради птиц можно привыкнуть. «Бёрд вот черт» – это человек, который смотрит не в телевизор, а на птиц. Хотя по слухам, бердвочеры – это не всегда любительская орнитология, а больше целевой туризм, хорошо организованный и востребованный. Целая индустрия. Небольшая группа по путевке едет в Тридевятое царство посмотреть и сфотографировать жар-птицу. Особенности ее биологии их мало интересуют: про них можно и прочитать. Проводник выведет в нужное место. Главное увидеть своими глазами, снять или сфотографировать, для доказательства поставленной галочки. Каждый новый тур – это новый птичий вид, возможно, другая страна. Я не вижу ничего плохого и в этом: птица, как повод для путешествия – это здорово! А увидеть новых птиц – это счастье. Сродни счастью обнаружить гнездышко внутри можжевелового куста.

Вот и я мог бы каждый год, совершенно добровольно, проводить маршрутные учеты в данном заповеднике: в один и тот же день, в один и тот же час, как положено… Стоп! Вот что я сейчас тут делаю.

Я снял рюкзак, отыскал в кармашке блокнот и ручку. На развороте блокнота по центру провел центральную линию и две линии по бокам. Образовавшиеся коридоры подписал: «25 м». С правой стороны листа создал еще одну колонку «Прим.». В примечании поставил: число, время, погода – «зае…» и биотоп – «спелый сосновый бор». Приблизительно так должен выглядеть международный стандарт учета численности птиц на маршруте. Придумали его финны, поэтому и называется он – финские линейные трансекты. Работает это так: я иду по линейному трансекту, т.е. по прямому маршруту (обычно это просека, но в моем случае годится и дорога заповедника – она почти прямая). И фиксирую в блокноте всех птиц, которых услышу в полосе шириной 25 метров, справа от меня, и в такой же полосе слева от меня. Это главная полоса учета. По сторонам от главной полосы есть еще дополнительные полосы, шириной по 100 м, если я еще не все забыл. Птицы, обнаруженные там, фиксируются в блокноте за пределами основного коридора. Каким- то образом я еще должен измерять пройденное расстояние и помечать в блокноте.

С чувством собственной значимости я продолжил свой путь. Сначала кроме пения зябликов я ничего не мог разобрать. Потом слух мой произвел тонкую настройку, и появились другие исполнители. И я увлекся. Некоторые виды я не сумел точно идентифицировать и отмечал их условными названиями, чтобы позже по аудиозаписи внести коррективы. Какие-то пения я путал между собой и не мог достоверно отличить. В студенческие годы я пожаловался на эту проблему своему научному руководителю, и связал ее с отсутствием внутри меня музыкального слуха. Но тот успокоил: «Возможно, ты не будешь разбираться в соловьиных коленах, или распознавать в пении скворца заимствованные трели других птиц, но идентифицировать их может почти глухой. Потому что песня птицы – это ее индивидуальность. Все дело в практике, все дело в практике. Зимой лучше слушать магнитофонные записи, чтобы навыки не пропадали до весны». Но маршрутные учеты я не любил в силу их субъективности и относительности. Как можно определить на каком расстоянии от тебя поет птица: в 25 метрах или в 35, особенно в старом лесу? В советской школе орнитологии методика была несколько иная – без ограничения полосы обнаружения. И за основу расчетов положены знания средней дальности обнаружения конкретного вида – табличная величина, измеренная эмпирическим путем. У финнов математическая составляющая их методики была более сложная. По сравнению с нами они, вообще, были более продвинутые. В то время, когда у нас на полном серьезе писались научные статьи, как на основе часового механизма гигрографа фиксировать количество прилетов птицы к гнезду… Финны ставили телекамеру и, сидя в кресле, в толстом вязаном свитере и чашкой дымящегося кофе в руках, вели наблюдение за гнездовой жизнью больших синиц. Я сам выпиливал из фанеры ящик для кинокамеры «Аврора» формата «Супер 8» (она работала от батареек), чтобы установить ее перед гнездом и снимать момент кормления птенцов. Но вопрос датчика, который в нужный момент будет запускать камеру, я так и не решил. Но склонялся к индукционному.

Вот и сейчас я выглядел подобающе: очки, рюкзак, борода и блокнот в руках. Мне не хватало только бинокля для завершения образа научного сотрудника. Правда, биноклем не рекомендуется пользоваться при маршрутных учетах: даже птицы, попавшие в поле зрения, не участвуют в вычислениях. Но кто же об этом знает.

Приблизительно через час я полностью выдохся. Чем выше поднималось солнце, тем больше становилось птиц. И я снова слышал только птичий хор, не различая отдельных голосов. А по теории я должен был учитывать, начиная с восхода и в течение 4-5 часов. Правда, и пройти я должен был всего-то 5-6 км. С такой скоростью я двигаться, конечно, не мог. Я должен был бежать – у меня есть цель. Короче, от легенды пришлось отказаться и снова уйти в партизаны песчаных дорог.

Ничего, в следующем году, в тот же день и в то же время, как и положено, я прокрадусь в заповедник и снова замерю относительную плотность птичьего населения на этом отрезке дороги. Какое сегодня число? 14 мая. О-оо, я слегка поторопился. Для Средней полосы России время учетов с 20 мая по 20 июня? Ну, хорошо, я проползу попозже.

Я уже выходил к Старому Яру, когда обернувшись, обнаружил далеко позади себя грузовик, голубоватого или светло-синего цвета. Дорога шла через редколесье, зарастающее молодыми березами. Березовые листики уже вылупились из почек, но еще не имели решающего голоса, как раскрасить этот мир.

Я тут же свернул в лес. Зеленая дымка висела в воздухе на фоне молодого весеннего неба, но лес оставался прозрачным. Я постарался уйти подальше от дороги, потом попытался идти вдоль дороги, но машина мимо меня так и не проехала. Идти было неудобно: часть стволов, уцелевших после пожара, продолжала стоять среди подрастающего поколения, остальные просто лежали на земле, преграждая путь в любом направлении. Намучившись и промочив ноги, лазая между стволами, я снова вышел на дорогу. Процесс озирания по сторонам не принес никаких результатов, но на душе стало тревожно. Через некоторое время, оглянувшись, я снова увидел грузовик. На этот раз он был ближе. Как и в первом случае, я видел только плоскую кабину с закругленными углами. Какой-то древний МАЗ или КАМАЗ? Я снова сошел с дороги, но вглубь леса не пошел, а спустился в какую-то промоину. Моя голова осталась стоять на уровне земли и наблюдала за дорогой. Слух прислушивался к дыханию ветерка, но слышал только свое – никакого урчания мотора. Обоняние улавливало запах растаявшего снега, прелой земли и березового сока, но никаких выхлопных газов. Разум сразу сказал, что это бред, но терпения хватило еще минут на десять. Наконец, или, в конце концов – разница не так очевидна – я снова вышел на дорогу и зашагал вперед. Затылком чувствуя погоню, я перебирал ногами, как водитель трехколесного велосипеда. Но решил не оглядываться, пока не услышу шум двигателя. Даже, если это охрана, то меня все равно выпернут вперед, в Старый Яр. Еще и подвезут немного. Минут через десять я потерял бдительность и оглянулся. Сине-серый монстр, с грязноватым оттенком от рождения, был уже близко. Я отчетливо разглядел его круглые лупоглазые фары и понял – ни фига, это не КАМАЗ, а скорее автобус. Или троллейбус? Меня как ветром сдуло с дороги. Я забился в какие-то кусты, и решил, во что бы то ни стало пропустить этот антиквариат вперед. Так как я особо не тороплюсь и до зимы совершенно свободен. Однако предыдущий опыт мне подсказывал, что это случится не скоро.