Владимир Гурвич - Преображение

– Оставим в покое мой роман, – довольно грубо перебил меня Максимовв. – Я уже говорил вам, что согласен с вашим мнением. Никогда не поверю, что вы приехали в такой неурочный час для того, чтобы обсуждать мое произведение. Тем более меня это вообще больше не интересует, я дал себе слово, что никогда и ничего не стану писать. Будет лучше для нас обоих, если вы расскажите об истинной причине, зачем пожаловали ко мне.

Я посмотрел на Максимова, его лицо было совершенно бесстрастно. Он отхлебывал чай из большого и не очень чистого бокала и без всякого выражения смотрел на меня.

– Да, вы верно заметили, – пробормотал я. – Я в самом деле пришел к вам не для того, чтобы обсуждать ваш роман. Но привел меня к вам именно он.

– Вам очень плохо? – вдруг спросил он, впрочем, безо всякого выражения сочувствия.

Я кивнул головой.

– Такое чувство, что стою у пропасти и вот-вот в нее брошусь.

Теперь Максимов, слегка прищурившись, смотрел на меня.

– А что вы больше хотите: броситься или остаться на краю пропасти?

– Я не могу это определить.

– И давно это с вами?

– Уже почти пару месяцев.

Он покачал головой.

– Да, это очень опасно, – задумчиво произнес он. – Обычно этот процесс развивается гораздо дольше. Хотя случается по разному. У вас видно все очень долго копилось.

– В своем романе вы описывали таких людей, как я. Могу я спросить: это ваш личный опыт?

– Да, я прошел через все эти терни.

– Тогда мне вам не надо объяснять.

– Не надо.

– Но что со мной, вы можете сказать?

– Наверное, в вашей жизни произошли какие-то драматические события?

– Это так, – подтвердил я. Но это было максимум того, что я мог поведать этому человеку.

Не дождавшись дальнейших пояснений, Максимов отложил бокал, но говорить больше ничего не стал. Я тоже молчал, так как меня начали одолевать сомнения по поводу того, а правильно ли я поступил, приехав сюда.

– В своем романе вы пишите о людях, потерявших смысл жизни, – произнес я. – Значит ли это, что вы его обрели?

Максимов покачал головой.

– Я не обрел смысла жизни.

– Но как же вы живете, когда его утрачиваешь, то больше ни о чем не думаешь, кроме как о смерти.

– Совсем не обязательно, я, например, о смерти не думаю. На самом деле можно научиться жить без всякого смысла.

– Это трудно?

Максимов слегка пожал плечами.

– Как для кого? – Он посмотрел мне в глаза. – Для вас это будет трудно.

– А для вас?

– Для меня не трудно. Я не такой, как вы.

– А какой по-вашему я?

– Вы привыкли к душевному комфорту, чтобы внутри вас все бы стояло бы на своих местах, все было бы проинвентаризовано, чтобы вокруг вас крутился бы целый мир, а вы бы в нем распоряжались, как падишах. Вам слишком многое требуется, чтобы к вам вернулось бы внутренее спокойствие. А у меня все было проще, когда я потерпел крах и не знал, что делать дальше, я был готов к любому исходу.

– И какой же вы нашли выход?

– Хотите еще чаю? – спросил он.

– Нет, спасибо, лучше ответьте на мой вопрос.

Впервые я увидел на лице Максимова улыбку.

– Я научился жить без смысла жизни. Вот собственно и весь секрет.

– Но разве это возможно?

– Возможно, – твердо произнес Максимов. – Более того, так гораздо лучше. Вы перестаете бояться потерять смысл жизни, вам уже ничего не будет грозить.

– Что же в таком случае остается в осадке?

– Ничего, ровным счетом ничего. Если не считать, конечно, собственного благополучного существования.

– Существование без смысла жизни, как у навозного жука.

Максимов, подтверждая, слегка наклонил голову.

– Именно, как у навозного жука. А что вас смущает, у навозного жука тоже есть жизнь, как у любого из нас. И ее ценность ничуть не меньше, чем, к примеру, ваша или моя. Только наше самолюбие не позволяет признать это. А почему надо непременно летать, если можно просто ползти.

– Но вы-то не только ползли, но и написали роман.

– Я уже вам говорил, это было ошибка. Я едва не начал все сначала. Но больше ничего подобного я не повторю.

Я понял, что продолжать эту тему дальше бесполезно, больше он мне ничего не скажет.

– В своем романе вы писали о неком лагере. Вы это придумали или он на самом деле существует?

– Я мало что придумывал, почти все я нарисовал с натуры.

– Значит, вы там побывали?

– Да, он мне сильно помог. Без него я не знаю, чтобы я делал. Наверное, уже не смог бы с вами так запросто разговаривать.

– Как вы думаете, может быть, и мне туда отправиться?

– Хочу вас предупредить: там не просто. В лагере встречаются разные люди. Если вы не сумеете разобраться в тамошней ситуации, попадете не под то влияние, ваша болезнь может усугубиться. Пока я там был, я видел самые разные судьбы. Не у всех они складывались гладко. некоторые кончают жизнь самоубийством.

– Но вам-то эта лечебница помогла.

– Мне повезло, – сказал Максимов.

– И все же я, наверное, поеду туда, – произнес я. – Я не вижу иного выхода.

– Поезжайте, – одобрил мое намерение Максимов. – Даже если вы покончите с жизнью сами, то сделаете это с другим чувством, чем здесь.

– Это обнадеживает, – не сдержал я иронии. – Но я поеду туда с прямо противоположной целью.

– Никто не знает истинных целей человека. Я видел, как одни приезжали для того, чтобы жить, а предпочитали умереть, а другие искали смерти, а нашли новую жизнь. Я понял, что лучше всего отправляться туда безо всякой цели, а там уж как получится. Там появляется шанс каждому найти то, что он действительно ищет, хотя зачастую и не знает сам об этом.

– Вы думаете, что я не знаю, чего я ищу.

– Я в этом уверен. Когда я туда приехал, у меня были такие же иллюзии.

– Кто же их вам помог развеять?

– Учитель.

– Кто такой Учитель?

– Он называет себя Кришна Радзшниш, хотя его подлинное имя совсем другое. Но никто точно не знает его.

– Кажется, я что-то слышал о нем, – произнес я, в самом деле что-то смутно припоминая.

– Это великий человек. Если вы сумеете его понять, то он вас спасет. Если нет… – Максимов в очередной раз пожал плечами и посмотрел на часы. – Я не люблю так поздно ложиться. Если вы не возражаете, я вам постелю на полу. Другого места нет.

– В моем положении не выбирают, – мрачно усмехнулся я.

Тяжелый, похожий на кита, самолет, легко оторвался от взлетной полосы и стал быстро набирать высоту. Прошло буквально несколько минут, и он уже парил над облаками.

Я любовался через иллюминатор необыкновенной по яркости лазурью неба, но думал совсем о другом. Авиалайнер, хотя и казался неподвижным, на самом деле стремительно неся вперед, унося меня все дальше от моего прошлого. А ведь еще какой-то час назад оно казалось было неразделимо соединено со мной? подобно сиамским близнецам. Но теперь я чувствовал, как отделяюсь от него, подобно тому, как отделяется самолет от земли. До этого момента я пребывал в полной уверенности, что мне никогда не избавиться от этого наваждения, что оно будет преследовать меня повсюду, где бы я не находился. Но теперь я начинал сознавать, что все устроено совсем не так, как мне представлялось совсем еще недавно. Не бывает одной истины, вернее она одна, но всегда многослойна, как торт. И мы видим тот слой, на уровне которого находимся. Но стоит нам подняться выше, как нашему взору открываются совсем иные ее горизонты. Странно лишь то, что для того, чтобы прийти к этим совсем не новым и не слишком оригинальным выводам, мне понадобилось вознестись над облаками. Но что изменилось бы, если бы я все это понял там, на земле? Скорей всего ничего, ведь мой кризис слишком глубок. Причем, мною владела полная уверенность, что я не обманываюсь на этот счет, так как понимал это не умом, а каким-то внутренним чувством.