Елизавета Афти - Алента

Едва закончив говорить, Женька толкнул дверь, отворяя путь в ночную черноту. Но тьма эта вмиг рассеялась, ибо силуэт бледного седого мужчины возник у порога. Я хотел закричать, но брат вновь зажал мне рот ладонью.

Человек был одет в длинное тёмное пальто, на фоне которого его кожа казалась белее снега. Его пустые глаза впились в меня, и тонкий рот расплылся в злой ухмылке. Он сделал шаг в мою сторону, но Женька успел захлопнуть дверь, за секунду до того, как тот успел войти в дом.

– Давай, давай, через окно! – шептал он, толкая меня в сторону сеней. – Я выиграю для тебя время, а ты беги подальше от города и ищи способ попасть в Ленинград! Помни мои слова, Коля, и верь в то, что я сказал.

Он отворил скрипучие ставни и, схватив меня, брыкающегося и рыдавшего, в охапку, пропихнул в окно. Я вывалился на улицу, больно содрав себе ладони при падении.

С трудом поднявшись, я бросился к забору и перемахнул через него, оцарапав ногу о ржавый гвоздь. Однако я сдержал крик боли и не стал мешкать, пытаясь перевязать глубокую рану. Хромающей походкой я ринулся прочь от дома, не оглядываясь и не помня себя от леденящего ужаса. За спиной я услышал сдавленный вой, похожий на скулеж подстреленного пса, затем что-то загрохотало, после чего воцарилась глухая тишина. Я долго бежал, минуя спящие улицы, провожаемый редким лаем сторожевых собак, разбуженных моим топотом.

Стук сердца отдавался в ушах набатом, глотка горела огнем, ноги тяжелели от усталости, напоминая о том, что я всего лишь ребёнок и выносливость моя не безгранична.

– Беги, беги, Коля, – шептал кто-то за моей спиной.

И я бежал, надрываясь, но не падая, подгоняемый той странной силой, побудившей меня к бегству от неизвестного.

Не помню, как долго продолжалось это безумие. Время стало пластичным, то замедляясь почти до полной остановки, то бросаясь галопом, несло меня сквозь темноту к рассвету. За эти несколько часов я так и не оглянулся назад.

Больше я не видел свою семью и не могу сказать ничего относительно их дальнейшей судьбы. Я до сих пор остаюсь верен наставлениям усопшего брата, ибо в дальнейшем мне не раз приходилось убеждаться в их правдивости. Я не верю в призраков, я отрицаю Бога и склоняюсь к тому, что в ту ночь ко мне явился вовсе не Женька, а нечто иное, некое подобие высшего Провидения. Или же то была очередная насмешка Аленты, судить я не берусь.

После ночного бегства я долго приходил в себя, укрывшись в сарае около заброшенного коровника. Рядом пролегала большая дорога, по которой то и дело проносились товарные повозки и грохотали большие автомобили. Я старался не думать о родных, ибо печальное лицо мамы представало перед моими глазами столь явно, что я не мог сдержать новый приступ рыданий.

Так я просидел весь день, пока чувство голода и холод не выгнали меня на улицу. Я брёл вдоль дороги, втайне надеясь, что кто-то из проезжавших пожалеет меня и подвезёт до города. Я не знал, в какую сторону идти, не знал, где находится тот загадочный Ленинград, о котором я раньше никогда не слышал. Так я шёл, едва переставляя ноги и чувствуя, что вот-вот упаду. Сумерки уже окутали серые поля, и холодный туман парил над девственной землёй, укрывая её нежным пухом. Из моего рта вырывался холодный пар, я перетирал ладони, пытаясь сберечь частичку телесного тепла.

Наконец, за моей спиной послышались цокот и скрежет старой телеги. Кто-то свистнул. Я замер и только спустя несколько мгновений обернулся, с опаской разглядывая того, кто мог оказаться врагом.

Это был молодой человек, вероятно, одного возраста с Женькой. В темноте я не мог разглядеть его лицо, но силуэт его показался мне вполне безобидным. На нем была кепка с коротким козырьком, сдвинутая набок, лицо под ней было круглым, хотя сам парень казался весьма тощим.

– Что здесь забыл, а, малой? – его голос был пропитан бодростью и ненапускным радушием.

– Беда со мной, – я отвечал с трудом, всхлипывая.

– Потерялся что ли?

– Не знаю, дяденька, – в действительности это не было ложью, поскольку я и вправду не мог дать описание своему плачевному положению.

– Как не знаешь? А родители твои где?

– Не помню.

Тот вновь присвистнул и покачал головой.

– Стало быть, тебе по голове прилетело, а, малой? И что делать теперь будешь?

– Не знаю, – я посмотрел под ноги, чувствуя, что лицо моё заливается краской, благо в темноте этого было не видно.

– М-да, парень, беда с тобой, – он спрыгнул на землю и подошел ко мне, приподнял за подбородок, заглядывая в глаза.

– Вроде не помешанный, глаза ясные, значит, и вправду по голове ударили. Скажи мне вот что: имя своё хоть помнишь? И откуда родом?

– Имя помню, – я нервно сглотнул, – Коля.

– Это уже что-то, авось потом и остальное вспомнишь! Меня Юра зовут, Юра Сизнев из Малой Вишеры. Тут это совсем близко, но сейчас я еду оттуда в Ленинград, хочу там на работу устроиться, здесь в деревнях уже нет шансов прокормиться даже одному, а у меня еще мамка больная дома, почти не встает.

Он присел на корточки, равняясь со мной в росте, и запустил пятерню мне в волосы, ероша их мозолистыми пальцами. Я всхлипнул, вновь опустив глаза. Меня продолжало трясти, и я чувствовал, что близок к нервному обмороку.

– Поехали, малой. Я для тебя куска хлеба не пожалею, – он ненадолго замялся, – совесть во мне есть, хоть проку от неё никакого в наши-то дни. Помереть же тебе я не позволю.

Юрка дёрнул меня за руку, вырывая из оцепенения.

– Залезай давай!

Так случайность спасла мою жизнь. Юра не был глупцом, хотя на первый взгляд моё мнение оказалось противоположным. Да, он был груб и прост в общении, нередко бранился и отвешивал весьма грязные шутки, на тот момент не вызывавшие у меня особого веселья. Но в определенные моменты он становился серьёзным и был способен рассуждать здраво. Милосердие было ему свойственно.

– Не могу понять одного, малой, – он мял зубами самокрутку, – отчего ты такой спокойный? Другой бы на твоем месте вопил бы, как резаный поросенок, а ты будто взрослый для этого. Лет тебе сколько?

– Восемь, – хрипло ответил я, – кажись, в феврале родился, день не помню.

– Это не дело, надо знать день своего рождения. Важная эта штука, Коля, без неё ты не сможешь идти по жизни уверенно.

– Значит, надо выбрать день, – я пожал плечами, – все равно какой.

Юра призадумался.

– Сестра моя тоже в феврале родилась, семнадцатого числа, давай тебе тоже этот день назначим… Она с того света жадничать не будет.

– Пусть будет семнадцатое, – я закивал без особого энтузиазма, – длинное число, не сразу запомню.

– Цифры в школе не учил?

– Не помню.

– Плохо дело, – Юра вновь взлохматил мои волосы, – я, знаешь, что думаю, к утру доберёмся до города и отведём тебя прямиком в милицию, там они тебя зарегистрируют как настоящего человека, а потом в интернат определят или еще куда. В школу пойдёшь, друзья новые появятся, а там и дело за малым. Родные твои найдут тебя… Если живы, конечно, – пробормотал он уже тише.