Алёна Макаренко - Пусть аисты вернутся!

Я готова была просиживать, если была такая возможность, на них часами: взмывала на них практически до крепления, хотя «солнышко» делать боялась. В основном предпочитала сидеть и мечтать о чем-то своем, что-то придумывать, фантазировать. Потом это находило применение в моих рисунках. У меня даже есть рисунок, на котором изображены одинокие качели под цветущей вишней. Деду, кстати, этот неказистый рисунок, сотворенный мною в шестилетнем возрасте, очень нравился. Поэтому он занимал почетное место на стене в его комнате.

– Давайте, – согласился Олег, аккуратно складывая своего «змея в маминой юбке», как его назвал Женя.

– Слышь, Снеж, а о чем ты думаешь, когда на качелях качаешься? – вдруг спросила Катя.

– А? Что? – Идя по дороге, я уже погрязла в своих «воздушных замках». «Что будет, если меня допустить до качелей?» – подумала про себя.

– О, да ты уже где-то не здесь, – ухмыльнулся Руслан.

– Да нет, – запротестовала, – тут я. Просто задумалась о том, как хорошо здесь летом.

Даже начинаю верить, что люди не все злые и алчные.

– Снеж, ты от деда-философа заразилась философским бредом? – засмеялся Олег.

– Нет, просто, чего люди обижают других людей, животных обижают? – искренне спросила я.

– Животных обижают сволочи, а других людей – слабые люди, которых и людьми не назовешь, – серьезно ответил Олег.

До базы мы шли молча, наверное, каждый ударился в размышления. «И почему в головы детей иногда приходят подобные мысли?»

Позади мы оставили базы «Дельфин», «Строитель», какую-то неизвестную, и, наконец, попали на территорию нужной нам. Здесь было мало людей. Складывалось впечатление, что тут всегда малолюдно и одиноко. Многие домики пусты, но было чисто, даже трава покошена. Мы сели с девчонками на качели и весело запели «Фаину» группы «На-на», мальчишки вставляли свои пять копеек на моменте «фай-на-на», и мы каждый раз смеялись, прерывая свое «непревзойденное» исполнение.

– Тут хорошо, – сказал Женя, облокотившись на «спинку» качели, – Снежкины качели, да еще и почти заброшенная база.

– О, малинка, – я заметила чуть вдалеке от «нашей концертной сцены» разросшийся куст малины. – Идемте поедим.

– Пошли, – все согласились.

Дикая малина ведь, безусловно, вкуснее домашней. Поэтому мы с жадностью набросились на ягоды, не очень крупные, но сладкие, а потом я заметила в самой середине куста табличку желтого цвета.

– Смотрите, – обратила внимание всех. – Написано: «Радиация». Это сорт малины? – предположила я.

– Да нет, – мальчишки с серьезными и несколько озабоченными лицами потрогали табличку, – пойдемте, наверное.

– А чего? – снова спросила я. – И если это не сорт, то что это?

– Гадость, – ответил Олег.

– Да чего, вкусная ведь малина… – Я заглядывала в его лицо, немного помрачневшее.

– Да ну ее, идем домой. Я помню, что радиация – это плохо, – сказала Катя.

– Странные вы, – обиделась я.

– Ну, это, как, знаешь, когда ядами обрабатывают, так вот это так, – путанно объяснил Олег.

– Так мы что, теперь отравимся и умрем? – с ужасом спросила я.

– От таблички? – весело сказал Руслан. – Думаю, вряд ли.

Домой вернулась рано, еще и 16.00 не было. Деда где-то не было. Мама была дерганная и «напраздновавшаяся». Заметно, что она не так давно встала с постели.

– Мама, – подошла к ней ближе.

Обнимать ее не хотелось совершенно, поэтому молча протянула ей свой подарок – самодельную открытку. Я сама ее разрисовала, приклеила ленту по обе стороны сложенного листа, чтобы открытка закрывалась-открывалась, а внутрь вклеила стихотворение про маму, которое нашла в какой-то книге, и вложила засохшую розу, сорванную с соседского куста в прошлом году. Из свежих цветов подарила ей букет из флоксов.

Нехотя мать развернула послание. Ее лицо стало приобретать какой-то нездоровый вид, она отшвырнула открытку, и та с легким шелестящим движением упала на пол.

– Я ненавижу розы! – орала она. – Еще и сухие! Как моя жизнь засохшие!

Вслед за открыткой по полу рассыпались флоксы.

– Прости, мама, – быстро сказала я, едва сдерживая слезы обиды. – Я просто хотела тебя с днем рождения поздравить.

– Что? Поздравила? – тихо спросила она. – Да лучше б меня вообще не было!

И она взвыла от какой-то, казалось, нечеловеческой боли.

– Мама, а мы малину сегодня ели… – Я решила, что стоит перевести разговор в нейтральное русло. Мать меня, правда, не слушала, а начала раскачиваться вперед назад. – А в малине потом мы увидели табличку с радиацией какой-то, представляешь? – я старалась говорить быстро.

Через секунду поняла, что разговор повернул в такое русло, в которое лучше бы не поворачивал никогда. Мать вцепилась в волосы, и начала их драть на себе.

– Радиация? РАДИАЦИЯ?

Соседи уже наверняка услышали ее вопли; я замахала руками, а она схватила их и больно сжала.

– Да хоть бы тебя взяла та радиация! Почему она тебя не взяла?! Где мой сыночек? Где наш с Митенькой мальчик?! Это ты разъела меня изнутри. Митя сына хотел, а ты, тварь, родилась. Если бы не ты, он был бы со мной!

Она отшвырнула меня на пол, а потом уставилась куда-то поверх моей головы:

– Митя, я рожу тебе сына, ты только вернись ко мне!

Я с опаской обернулась на дверь, но не обнаружила никого. Вместе с тем мать умоляюще продолжала говорить что-то невидимому «Митеньке». Отцу моему, как я знала, который, по версии моей матери, бросил ее, потому что я родилась девочкой. Правильнее сказать: «Потому что я родилась». Если бы родился мальчик, все были бы счастливы.

– Митя, прости меня! Вернись ко мне. Зачем ты бросил меня? – Мать сидела на полу и выдирала волосы клочьями. Казалось, боли она не ощущает, хотя на голове стали видны раны.

– Мамочка… – тихо позвала я.

Я очень испугалась за маму, но и боялась ее саму. «Быстрее бы дедушка пришел», – от ужаса в моей голове билась только это мысль.

– Ты? – она ошалело на меня смотрела. – Митя сказал, что если я тебя убью – он будет со мной!

Я ползла по полу, потому что встать просто не могла, ноги как-то не слушались.

Глаза у мамы были налиты кровью, а клочки волос разбросаны по комнате. И тут мать набросилась на меня с ножом. Она достала его из-под подушки и резко полоснула меня по ключице. И то только потому, что я вовремя увернулась, иначе удар бы пришелся по горлу. Помню, что в ужасе уже не могла говорить, только зажимала рукой рану, откуда медленно стекала кровь. Перед глазами все поплыло, сердце чья-то невидимая рука сжала с такой силой, что я не смогла дышать, а только хватала воздух ртом, в ушах, где-то очень далеко, слышалась целая какофония звуков, криков.

Я не знала, что дедушка вернулся через пару минут после того, как я потеряла сознание. Оказалось, что Петровна услышала крики и отправила Виталика за Анастасией Ивановной, сама же побежала к соседу – Витьке, здоровому такому мужику, чтобы он усмирил «снова вопящую Аньку». Собственно, как потом говорил дед, жители села собрались на удивление быстро и вовремя. Когда он пришел, мать забирала «скорая», а меня осматривала Анастасия Ивановна.