Вадим Шильцын - Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

Порой мне начинало казаться, будто сам я не человек, а облако, оторванное от бесконечных грозовых туч войны. Меня вынесло сюда, но я продолжаю кашлять, потеть и сотрясаться от озноба, который прежде, где-то там, на полях сражений не замечался мной, а был составной частью всего мира. Фантасмагоричность происходящему движению придавал факт полного безлюдья.

Время приостановило неугомонный бег, и я не могу сказать, сколь его прошло, пока мне встретился ещё один конный путник. Им оказался местный караим вида столь свирепого и воинственного по сравнению с моим, что я невольно задумался об удивительном парадоксе.

Защитники Австрийской империи на полях реальных сражений имеют вид жалкий и непрезентабельный. Измождённые пехотинцы уныло месят грязь ногами и едва перестраиваются из колонны в каре. Мокрая от дождей конница смердит и засыпает на ходу. Артиллеристы и вовсе потеряли человеческий облик, сделавшись похожими на земноводных существ – не то от грязи, не то от копоти. Все эти люди голодны, грязны, простужены, и напрягают последние силы, чтобы умирая, утащить за собой хоть одного прусака. Здесь же, под мирным небом Литвы, обычный житель по сравнению со мной – выглядит бодрым и даже бравым как штабной офицер. Он пышет боевой энергией, которой нет и в помине у тех, кто составляет из себя колонны истинной войны.

Нет её и у меня. Пятно крови на левой штанине моих панталон – не добавляет мужественности. Артиллерия моего кашля не способна испугать даже блох. Я скорей сам помру, чем доберусь до смертного одра любезного моего дядюшки Гвидона.

Встреченный мною караим говорил чаще всего на неизвестном наречии, но, как вскоре выяснилось, он вполне мог понимать и даже изъясняться на польском. Так я узнал, что оба мы едем в Тракай, и более того – он знает, как доехать до имения моего дяди. Собрав остатки мужества, я ускорил движение, чтобы не отставать. Ещё и разговор пытался поддерживать, хотя выходило туго.

Через несколько мучительных часов я въехал в ворота усадьбы Виевис. Выбежали навстречу неизвестные мне подростки, какая-то женщина вышла на парадную лестницу. И тут окружающий мир потерял цвет, а затем и вовсе угас…»

«Понятно» – произнёс Ларшер. «Ага! Значит, вам стало ясно, откуда на вас напало вдохновение?» – уточнил Пуавр. «Нет никакого вдохновения – поправил его Ларшер – я сказал не про себя» «Про что же вы сказали?» «Да вот, про этого самого Бениовского. Он пишет, что мир потерял цвет, а потом угас. Говорят, именно так и приходит смерть» «И что же?» – губернатор выразил непонимание. «Значит, здесь он умер» – констатировал капитан.

На выразительном лице губернатора стремительно заёрзали морщины, но смысла их перемещений Ларшер не улавливал. Наконец, губернатор спросил: «Почему вы так решили?» «Ничего я не решал. Тут так написано» – Ларшер ткнул пальцем в страницу.

Рот губернатора издал нечто похожее на короткий свист, или даже нечто неприличное, но Пуавр приложил руку к губам, а потом сказал скороговоркой: «Мне нужно удалиться в кабинет» – и стремительно покинул веранду.

За дверью, во глубинах дома он крикнул: «Идиот!» «Наверное, ругает кого-то из туземной прислуги. Не мудрено, ведь они все остаются безмозглыми, сколь их ни наряжай в ливреи» – подумал вслух Ларшер, и перевернув страницу, продолжил чтение про то, чего можно увидать, оказавшись на том свете.

На зелёном фоне крутого берега – вились, прорастали один из другого упругие стебли. Тут же на них появлялись цветы, ароматы которых состязались густотой терпкости со скоростью произрастания. Количество их стремительно росло, и вот уж всё растительное буйство помчалось на меня, бросилось в лицо, проникло в ноздри и влилось в глотку волной крепкого алкоголя.

Я поперхнулся, закашлялся, и выпал из того молниеносного наваждения про травы и цветы. Едва придя в сознание, увидал я здоровенный нос дядюшки Гвидона. Потом и вся его щекастая и носастая физиомия открылась моему взору. Дядюшка лучился бодрым здоровьем, вопреки содержанию того самого письма, из-за которого пустился я в путь. Финал поездки тоже был свеж в моей голове. Прикинув одно обстоятельство к другому, я признался: «Немного жаль, дядюшка, что встретиться нам пришлось уже тут» «Жаль? И чем тебе тут не нравится?» – удивился дядя. «Ещё не знаю – честно признался я – может, в райских кущах и есть нечто занимательное, но я торопился в Тракай для того, чтобы застать вас в мире ещё живых людей»

Маленькие глазки дядюшки Гвидона метнулись вбок, словно затем, чтобы зацепить там некую мысль, а затем вновь устремились на меня с выражением радостного любопытства: «Ах, да! Как я мог упустить это из виду! – воскликнул он, после чего сменил тон голоса на вкрадчивый – Знаешь ли, Маурисий, на мне лежит важная миссия. Все наши предки очень интересуются тобой. Сейчас они начнут являться, а ты уж постарайся не ударить в грязь лицом. Не забывай о своём графском статусе. Хоть твоя несчастная мать и была до замужества всего лишь баронессой, но зато по линии Бенёвых – почти все сплошняком графы…»

«Мы с вами живы?» – обнаружил я закравшиеся сомнения. «Что ты? – всплеснул руками дядя – Мы, как раз, находимся в преддверии рая, и сам Пётр выпустил меня за калитку для торжественной встречи. Пойду, распоряжусь, чтобы начинали райское пение» – тут он поднялся, и направился прочь.

В правой руке дядюшки я заметил глиняную бутыль, а в левой – чашку. Эти предметы могли бы объяснить привкус алкоголя, который всё ещё ощущался во рту, но я, видимо, был слаб для критических оценок и не особо отличал реальность от грёз, в которые погрузился, едва дядя покинул поле моего зрения.

Когда запах спирта и трав снова дошёл до моего обоняния, я уже не блуждал в растительных образах, а попросту открыл глаза. Увидал ту самую чашку, с которой дядюшка покинул меня давеча. Это он поднёс её вплотную к моему лицу, приговаривая: «Хлебни-ка теперь осмысленно. Да-да, племянник, это и есть та самая амброзия, которой питаются праведники в раю»

Приглушённо слышалось пение нескольких женских голосов. Я хлебнул амброзии, от чего дух мой перехватило. «Спиритус! – воскликнул дядя на латыни – Святой дух вина, прополис и весенние травы благословенной земли. Пей, Мориц, с удовольствием» Я закрутил головой, чтобы понять, откуда исходит пение, но мощная дядина фигура загораживала обзор. Дядюшка заметил: «Ага! Хочешь, как я вижу, сориентироваться в пределах того света? Ангелов, поди, выглядываешь? Не выглядывай. Ангелы только голосами проявляют себя, а зримых фигур стараются не показывать. Но посмотри на другое, Маурисий! Вот и приближаются встречать тебя твои благородные предки!»