Михаил Чернов - Best offer. A.M.

Аня написала мне не совсем сразу, минут тридцать или сорок я просто бродил туда-сюда по площади вокзала и курил. Я курил, глядя на город, думая о ней, замерзая, как собака на улице, ведь приближалась зима:

– Ты приехал?

– Да, стою на вокзале. Так что, тебя проводить?

Она говорила, что у нее утренний поезд до Москвы, и я хотел дождаться ее здесь:

– Пиздец, я не спала всю ночь, так что поеду на другом поезде, позже.

– А, ну тогда напиши, когда купишь билет, нам обязательно нужно встретиться.

– Может, пообедаем днем?

– Отлично, правда, я не хочу ни спать, ни обедать, но с тобой все равно встречусь.

– Не хочешь обедать со мной?

– Нет, ну если трапеза – обязательный пункт для встречи, то я затолкаю в себя столько еды, сколько потребуется, чтобы просидеть с тобой за обедом чуть меньше, чем бесконечность.

– Или спать?

– Что «или спать?»

– Не хочешь спать со мной?

– Я даже в мечтах себе такого не допускал, но если это предложение, то я могу добежать до твоего дома против ветра быстрее, чем доедет такси.

– Только Миш, я очень хочу спать, поэтому давай ты точно разбудишь меня часов в десять утра.

– Да, хорошо.

– И сделаешь мне педикюр.

– Все, что угодно, моя госпожа.

– И не будешь болтать со мной.

– Конечно, ведь тебе нужен сон.

– И обнимать не будешь.

В этом была та часть ее сущности, которая притягивает, отталкивает и заставляет влюбиться еще раз одновременно. Ведь обычно женщины только и хотят, чтобы их обнимали и, по возможности, болтали с ними. А педикюр и вовсе делают только сами. А с ней все ровным счетом наоборот. Магия или волшебство, но я околдован ей. И у меня есть такое ощущение, что если порыться в ее вещах, то я найду свою куклу-вуду в нижнем ящике ее комода. Где-то в окрестностях нижнего белья.

По чистой и пустой шоссейного типа дороге меня везла Нива с усатым мужиком за рулем, который согласился отвезти меня за двести пятьдесят рублей. Остальные бомбилы требовали пятьсот. Он тоже. Но он единственный, кто понял, что согласиться на меньшее – лучше, чем не получить ничего и остаться с нулем. Хотя, вдруг, когда он вернется обратно к коллегам по цеху, они дружно отмудохают его за резкий обвал цен на их рынке, за измену кодексу реального тру-бомбилы. Но мне все равно было насрать на это.

Подъезжая к пункту назначения, я попросил его остановиться на авто заправке, чтобы я вышел там. Мне очень хотелось прогуляться по этим теплым сердцу местам, в которых я не был уже более двух лет. Если у каждого человека должно быть свое место для паломничества, то это – строго мое.

Уже светало. Кирпичные четырехэтажные дома постепенно заполнялись светом в окнах. Я курил, слушал Dio и думал о том, насколько же здесь, блять, хорошо. Нет, я не хотел бы здесь жить, ни в коем случае, но это одно из тех мест, которое дарит мне тепло, одновременно являясь самым нежеланным местом проживания. Точнее, самым нежеланным из тех, где мне уже довелось жить.

Я подошел к двери в подъезд. В этот момент во мне проснулось очень много памяти и эмоций. Это словно осколки разбитого прошлого, которые так сладко и методично залезают прямо под кожу, уродуя вены и артерии. «Смотри, сколько их валяется прямо у этой двери», – говорю я сам себе. Сколько было счастливых приходов и трагичных уходов, сколько здесь было романов и трагикомедий, сколько раз я вырывал эту дверь пьяный, так как Аня не открывала мне домофон. И еще больше раз я ходил вечерами выносить мусор, хотя из всех примет, которые есть во вселенной женщин, единственная, которую я готов был принять, гласит о том, что мусор вечером выбрасывать нельзя. Но, потом Аня объяснила мне, что это бред, и где я вообще это взял и почему я вообще еще здесь, в квартире, а не закидываю пакет отходов в контейнер во дворе.

Позвонить? Или развернуться и уйти? О чем я вообще? Домофон. Вот она, квартира номер два, вторая сверху вниз в первом столбце квартир этой парадной. Я делаю затяжку и выбрасываю сигарету. Нажимаю на кнопку. На первый звонок она не ответила. В ее стиле. После второго звонка дверь открылась. Я поднялся по короткой лестнице, открыл предшествующую «банной» дверь и увидел ее, в детской пижаме и розовых трусиках. Со словами «быстрее уже заходи» она убежала в комнату.

К слову о розовых трусиках, это не те, о каких все привыкли думать – кружевное белье с парой ниток вдоль талии и промежности ног. Нет, это другие, обычные трусики. Я бы назвал это полу-бокс, что у меня, по какой-то причине ассоциируется с мужской прической советских времен. Но это не так. И здорово, что это не прическа, и странно, что у меня именно такая ассоциация на женское нижнее белье.

Еще пару минут я провел в прихожей. Я, мысли о ее космической красоте и цель снять верхнюю одежду. Свое пальто синей шерсти я повесил в окружении женских всевозможных курток, шуб, пальто и прочего, что одеждой зовется. Аккуратно, на самую, как мне показалось, свободную полку, я положил свой шарф и стал снимать обувь. Все это я делал очень медленно и не спеша, стараясь максимально растянуть момент и проникнуться ситуацией. За дверью меня ожидала самая важная женщина на планете и, как бы парадоксально это не было, я не хотел спешить ее увидеть. Спустя минуту, убедившись в том, что мой разум чист, и я готов заговорить с ней, дверь открылась.

Она стояла посреди комнаты, опираясь на компьютерный стол, с самым пронизывающим взглядом. «Интересно, а мне зачтется то, что я приехал трезвым?», – пронеслось в моей голове.

– Ебать, как же я соскучился! – с этими словами я бросился обнимать её. Обнимать так, словно она – мать троих наших детей и пять лет мы провели не вместе, потому что меня отправили луну исследовать. Это продолжалось более двух минут – мы были как одно целое, чувствовали каждую клеточку друг друга, а она еще и задрожала, словно боялась меня отпускать. Потом мы предались страстному поцелую, я чувствовал запах ее манящих волос, слышал аромат любимого парфюма «Черная Орхидея» от Tom Ford, а ее рука потащила меня за ремень к постели. Играла подборка треков группы «Nirvana», и на песне «My girl, don’t lie to me» я уже срывал, скорее, а не снимал с нее пижаму. Под светом луны, пробивающимся через щель штор, мы занялись самым прекрасным из того, что могло происходить на этой планете в эту минуту. И видела нас лишь луна. И то, чуть-чуть, только мое плечо и ее колено.

Ладно, хватит. Все это – то, как мне хотелось, чтобы было. На деле обнялись мы на скромные три секунды, и она прыгнула под одеяло со словами о том, что дико хочет спать.

Дабы не мешать ей, я ушел на кухню. Половицы ответили очень знакомым скрипом, чайник вскипел за три минуты. Я закурил и отпил горячего чая, не осознавая до конца реальность происходящего. Я пребывал в трансе – заколдованное ощущение, словно я сплю. Потому что на этой кухне произошло столько поцелуев, столько праздников, в которых принимали участие только я и она. Под словом «праздник» я имею ввиду наше любимое утро после трипа по барам, когда я слушаю музыку, любуясь тем, как она в нижнем белье открывает бутылку шампанского, с айподом под резинкой трусиков, слушая свою музыку. И вот так мы проводили лучшие минуты жизни – каждый слушал свою музыку, пил вино и понимал, как сильно нам хорошо вдвоем. Помню эту кухонную столешницу. К слову, очень крепкую кухонную столешницу. Помню стиральную машину, дверку которой она однажды сломала своей ногой. И это было объяснимо, ведь она так удобно поджала ноги, сидя на ней, что я охренительно глубоко зашел в ее лоно. Помню этот пол, на котором мы тоже не раз проверяли крепость своих чувств, а так же на котором я пьяный пытался уснуть при нашей крайней встрече. Тогда, десять месяцев назад, все было слишком сложно и плохо, чтобы это вспоминать.