Игорь Олен - Войны инков. Incas

– Ссора с ними опасна. – Амару Тýпак, прежде откашлявшись (алым тронулись скулы), сел на скамью из золота. – Косоплёты – враги. Однако, как прогнать попугая, чтобы смолчали прочие? Тронем косы плетущих 10 10 Древние кланы: чима-панака и раурау-панака , авани-айльу и апу-майта и остальные, – это «гривастые»; их причёски как грива. Старые кланы – викакирау с айльу-панака – волосы заплетали в косы, прозваны «косоплётами», или «косы плетущими». Пачакутековы потомки ( соксо-панака , инка-панака и капак-айльу ), ставшие во главе империи, стриглись коротко. – вызовем гнев гривастых. Есть обстоятельство и важней, чем это: те и другие правили не один век. Мы – новодельцы. Что мы умеем? Древние кодексы излагают нам инки прежних династий; звёздные знáменья разъясняют они же, как и обряды. Власть низших рангов и рангов средних, власть на местах, в захваченных государствах – там власть у них, брат. Наш род использует их существенный опыт по управлению. А что мы? Знамениты мы войнами…

– Помолчи! Он заснул уже! – прервала Мама Óкльо. – Может спать сидя, я это знаю… Мчался как ветер! Он покорил стран десять… или пятнадцать?

– Ох, сестра, – молвил канцлер, или «Вещающий за Великого», а равно «Голос Трона» Амару Тýпак. – Знай, что Владыке надо быть сдержанней и пристойней. Нет бы войти в Град чинно, а не влететь безумно вслед за гонцом, как мальчик.

– Он беспокоился! Он спешил, брат!

Амару Тýпак, взяв узел шкуры с длинной стрелой в нём, встал.

– Пойду, сестра, разберусь с покушением…

Тот, кто ценит культуру Старого Света и понял значимость рода Юлиев, Канулеев ли, Фабиев в общих подвигах римлян, тот будет рад узнать кланы инков, зиждивших Новый Свет. Вспомним чима-панака, строивших Куско; айльу-панака, храбро стоявших за независимость против царств Чинча-Чанка с Аймарá-Кольа; ну и, конечно, инка-панака, распространивших власть и законы города Куско в области Андов. С инициала напишем их, констатируя значимость и таланты, – дабы не мёртвой строчкой был, скажем, «Инка-панака Амару Тýпак Инка ауки», но поразил бы вескостью, громозвучностью имени: «Рода Инки, Принц Крови, Змей и Сияющий Отпрыск Солнца».

Но покидаем дворец, что сложно. С разною ношей молча и споро бегает челядь… Всюду толпятся знатные лица… На перекрёстках секироносцы, или гвардейцы-«самоотверженные», угрожают секирами и впиваются взорами: кто такой?!.. В блеске длинных порталов и коридоров тучный блистательный некий муж при посохе всходит лестницей в гуле: «Это Верховный Жрец! На приём, видно, к Набольшему, к Владыке!»… Сколько носилок жмутся на улице, где носильщики, сев на корточках, ждут господ своих!.. Кто там к нам поспешает?.. стража?! Мчим к главной пл. Ликования и Восторга… Стоп! живо в сторону, к стенам Дома Избранниц, прочь от носилок: пусть проплывёт надменный, гордый вельможа… Дальше – строительство с суетящимся людом: плавится золото и потом разливается, в кладку бухают блоки, и, ряд за рядом, кладка растёт, растёт…

Вот Ручей в ложе камня с ивовой кромкой… Главная площадь – площадь Восторга и Ликования – за мостом обращается в площадь Радости, зачиная там тракт, что уносится между многих кварталов серых окраин…

Ламы навстречу, – целая сотня! – вьючены грузом, поступь и морды высокомерны, как у верблюдов… Мчится куда-то потный гонец в тюрбане, следом – две шавки.

Дальше в предместьях – два ряда древних каменных башен. « Малые, по размеру в три роста, – между больших двух; малые отстоят в семнадцати футах или чуть более друг от друга; с боку от каждой за промежутком – башни большие ». Рядом – ни кустика, жутко, мертвенно. Птицы падали, пролетая здесь, зверь сбегал перепуганный, ибо в выступах и в пазах сих башен часто выл ветер. И только Солнце холил-лелеял древность за службу ясным холодным призрачным светом.

День миновал. Тьма яркими и мохнатыми звёздами созерцала Пуп Мира, кучно ответствовавший огнями. Не было в Андах и в Кордильерах города больше. Меньшим был Мани, главный центр майя, меньшим – Теночтитлан ацтеков… Выли собаки, пахло жилым от крошечных, но бесчисленных очагов столицы инкской державы. Башни заплакали влагой рос…

Заутрело, когда путник, шедший по тракту из-за холмов на Куско, встретил портшез из Куско. Инка с большой головой и путник двинулись к башням и подошли к ним.

– Ну, Рока-кáнут, лучший наш счётчик, как верят мýсу?

– В птиц и в зверей и в чащи, даже в болота, о, Тýмай Инка.

– Варвары! – было сказано. – Как все прочие, сколь ни есть их. Ищут опору в мире гниения, пребывая во мраке, а ведь над ними яркий бог Солнце!

– Я славил Солнце, – вымолвил счётчик, что вместе с Вáраком был в восточном походе. – Но постепенно я изменился. В диких, сырых лесах Мусу-Мýсу богом становится необычное. Если в редкость там ткань – поклоняются ткани. Там наводнения и дожди, поэтому там вода – богиня. Солнце не чтится; мýсу не видят в нём редкостного и властного, ибо мир их под тучами.

Инка вскинул бровь.

– И я понял, – вёл Рока-кáнут, – Солнце лишь вещь, как прочее. Я хочу знать творца всего. Я понять хочу, отчего кто-то беден, а кто-то славен, и отчего все враги друг другу, и почему изо всех слов главные говорит лишь Светоч, то есть Владыка.

Инка, сев в каменное и влажное от рос кресло, бывшее перед башнями, поместил темя в выемку в спинке, и наблюдал затем, как светило восходит меж малых башен.

– Срок установлен; близится праздник, – встал Тýмай Инка, главный астролог, и вопросил: – Куда ты? в Куско?

– Я, инка, в отпуске после трёх лет войны. Хожу везде, говорю о войне, о нравах чунчу и мýсу.

– Непозволительно!.. – Тýмай Инка, нахмурившись, возвратился к портшезу и подытожил: – Помню, ты спас меня. Я послал тебя в школу, где ты освоил счёт, а затем – на войну, чтобы, бывший раб, ты в бою отличился, начал жить лучше. Но, как я вижу, ты еретик? Заносишься, философствуешь. У нас есть кому думать. Ты, мастер счёта, будь при своём полезном, нужном всем деле… В общем, одумайся и воспользуйся даром счётчика, коим ты обладаешь…

Молча носильщики унесли портшез.

День спустя, на рассвете, стылый туман, курясь, обнажил подле башен много жрецов. Бог Инти, то есть Светило, встречен был гимном.

В Куско глашатаи объявили:

– Тýпак Йупанки, наш Господин, Сын Солнца, Ясный День подданных и Заступник живущих, Светоч народов, Отче Лучистый! Он повелел в честь Солнца три дня до празднеств пить только воду, есть только травы, жён избегать, огней не палить. Поститься!

Разом Империя погрузилась во тьму, – кроме трёх мест, однако.

Мчит Урубамба в узком ущелье. Выше, над городом, на крутых горных склонах, – площадь с дворцами. В узкие окна плещутся звуки песен и дудок, храпа и возгласов; мельтешат челядинцы; всюду вповалку спящие пьяницы… А вот зал под соломенной кровлей с грубыми стенами: все шумят; пол грязен; чад от светильников и дымы очагов уносятся сквозняками… Трон занят мужем, рослым и статным, чуть поседелым: в золоте уши, блёклая бахрома на лбу; на обрюзглой щеке – слеза, что катится и вдруг падает в неопрятный подол изношенных пыльных царских одежд.