Ирина Фургал - Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая

Страх, не дававший мне покоя с того дня, как родился Рики, поднял голову и расправил крылья, а я старался прятать его, но не знал, что с ним делать. В детстве доктора объяснили мне, внушили, просто вдолбили, что мой страх не имеет под собой оснований, что гадать, в чём тут дело – это проявление малодушия, недостойное мужчины, и я теперь, если брался за карты, чтобы погадать себе, вспоминал их уроки. Гадательные принадлежности не слушались меня, рассыпались и складывались в комбинации, в которых я не видел смысла, порой просто потому, что темнота застилала глаза. Это от страха увидеть. Понимая, что доктора – замечательные люди, желающие мне добра, и помня их наставления, я гнал от себя страх, хотя теперь, на детской вечеринке, в который уже раз серьёзно задумался: а может, правы не они, а я, предотвративший переворот? Так задумчиво я и провёл некоторое время, глядя сквозь листву на Нату в жёлтом платье, что так идёт к её русым волосам и удивительным золотистым глазам, любуясь её движениями и возбуждённым счастливым лицом.

– Миче, у нас ещё есть то печенье? – донеслось ко мне сквозь визг и верещанье.

– Какое?

– То, с мармеладкой в середине.

– Не помню. Я посмотрю.

Спрыгнув с черешни, на которую я забрался от приставучих ребят, и одёрнув Далимов кафтан, в который они меня вырядили, я пошёл к дому.

– Захвати мою читру, – крикнула Ната. – Я спою.

– Ура! – подхватил Малёк. – И мою свирельку. Потанцуем.

– Да! Да! Потанцуем! – подхватили все. – Тащи все инструменты, которые мы принесли.

Поглаживая Чикикуку, мой Рики грустно вздохнул. Он хотел позвать на праздник Лалу Паг, но не смог её найти и вызвать в сад. Ни вчера не мог, ни сегодня, а ему хотелось с ней потанцевать.

Я начал с кухни. Где оно, это печенье? Неужели всё съели, а я и не заметил? А! У меня в кабинете есть заначка. Я прошёл в кабинет.

Дзинь-дзинь!

Это кто же ко мне?

Выглянув в окно и увидев, кто пришёл… Нет, я даже не берусь описать свои чувства. Самым слабым из них было сильное удивление. Не тратя времени на оббегание стен, углов и дверей, выпрыгнул прямо из окна навстречу тому, кто ко мне явился.

– Привет тебе, Хрот. Ты в гости или подраться? Или ошибся калиткой? Или уже уходишь? – спрашивал я, прикидывая, чем он попытается нанести удар и где скрывает оружие. – Эй, ты чего это, Хрот?

Младший Корк пошатнулся и прислонился к забору. Выглядел он зеленовато и запуганно. Помято и даже небрито. Необычно и странно. И при этом молчал.

– Подожди, постой-ка, сбегаю за стулом, – залепетал я, невежливо пялясь в лицо гостя. – Нет, какой стул? Есть же лавка. Где-то тут лавка. Или в дом? Пошли в дом. Вижу, что-то стряслось. Только тебе придётся перелезть через подоконник, чтобы не увидели остальные. Если ты зашёл погадать, то большая толпа – это не то, что поможет.

Минуту назад, я считал, что Корк пришёл, чтобы, подобно старшему братцу, мне претензии предъявлять и драться.

– Плевать, – чуть шевельнулись губы Хрота, и я повёл его через клумбу к окну, приговаривая:

– Сейчас, сейчас.

Поскольку сын злыдня Кыра не выказал восторга от возможности перелезть через подоконник, пришлось усадить его на ящик из-под цветочной рассады. Ящик установил под окном Чудилка для удобства проникновения ко мне в кабинет. Может, в другое время Корка перекосило бы от прикосновения анчу, но сейчас ему было не до такой ерунды. Он скрючился на ящике, как старичок.

– Что… случилось? – тихо спросил он меня, а я не понял, о чём это он. Хрот объяснил: – Визжат.

– Визжат? Это дети. Мы собрали детей на вечеринку. Они резвятся. Играют, бегают.

Хрот выдал истерический смешок. Поди, он впервые слышит словосочетание «детская вечеринка», и что это такое, ему неведомо. Коркина крошка.

Неопрятный и странный вид обычно элегантного и подтянутого парня заставлял меня тревожиться и трепыхаться. Почему он молчит, ничего не объясняет? Молчаливый Хрот – это примерно то же самое, что холодное солнце. Такого я пережить не мог, мне захотелось привести его в чувство. Я слазил в кабинет за вином, плеснул его в чашку и влил в Хрота. Изменилось только то, что он перестал обнимать колени и схватился за голову. Я снова потянулся за бутылкой, но тут младший Корк заговорил. От сердца отлегло.

– Миче, – сказал он, – нас трое, и все мы несчастны. Лала тоже будет несчастна. На нашем поколении лежит проклятье.

– Не проклятье лежит, а ваши родители стоят. Над вами, – ввернул я.

– Все они, кто старше, все довольны. Всем хорошо, а мы не такие. Я не пойму, в чём тут дело. В чём, Миче?

– Ну… Я не знаю. Но я могу погадать.

– К чёрту твоё гадание. – Он зашёлся в истерическом смехе. – Ты уже погадал. Что же ты не увидел, Миче, чем это кончится? Хотя, конечно, жизнь одного Кохи, тем более, твоего врага, ничто по сравнению с целым городом…

– Э, нет, – я даже закашлялся от возмущения. – Ты в чём меня обвиняешь? Я пальцем Кохи не трогал. Ну, последние несколько недель. Я вообще его не видел.

– Где бы ты мог его видеть, если он сначала болел, а потом был тихий и всё дома сидел.

– И что? – осторожно спросил я, не понимая, что могло случиться с припадочным братцем Хрота.

Оказывается, в тот день, когда вернулся с победой наш флот, все трое молодых Корков вместе с Лалой Паг сидели в комнате Мадины и болтали о ерунде. Типа нового способа вышивания тонкими ленточками. О возвращении кораблей они узнали от служанки, вбежавшей к ним с этой вестью. Едва услышав такое, Кохи встал, уронив все цветные клубки и мотки, которые девчонки насыпали ему на колени, и выражение его лица было как у осуждённого на казнь. Никто ещё не успел спросить, что же такое случилось, и почему он так испугался, как снизу послышались топот, грохот и рёв, и в Мадинину комнату вломился их любящий папочка.

Он ударил ринувшуюся наперерез служанку по лицу и, рявкнув ей: «Вон!» – захлопнул дверь. Он набросился на Кохи, слабого после болезни и бил его так… И даже торшером на кованной ножке. Всё случилось очень быстро. Старший Корк отшвырнул к окну метнувшуюся на выручку Мадину, а один Хрот никак не мог справиться с впавшим в ярость отцом. Выручила Лала. Не долго думая, она вспрыгнула на стол, схватила стул и со всей силы опустила его на голову урода. Если ему можно торшером – то и ей можно стулом, тем более, кто он ей? Практически никто. Старая скотина рухнула под стол, Хрот, не разбираясь, жив Кохи или нет, подхватил брата на руки и выбежал из комнаты, девчонки – за ним. В панике они пересекли двор и оказались на улице, и на извозчике довезли бесчувственного Кохи до госпиталя, где устроили раненных, где есть хирурги и много военных, которые, может быть, не допустят нового нападения злыдня на полумёртвого сына. Сами они, все трое, вот уже третьи сутки дежурят там же. Сегодня, да, только сегодня, Кохи очнулся и попросил позвать Миче Аги. Только это он и сказал, и Хрот отправился за мной.