Ирина Фургал - Возвращение солнца. Цикл «Деревянная сабля». Книга первая

При свете Навины, глядящей в окно, мы рассматривали экспонат. Лицо будущей королевы было здорово подпорчено временем и даже чем-то фиолетовым, на голове – диадема и странная нашлёпка, наверное, вуаль, кисти рук походили на разводы или кляксы – поди тут пойми, хороша женщина или чуть красивей каракатицы. Королевский же предок почти не пострадал. Эти особенные брови вразлёт, тонкие черты лица… Но кисти его рук, особенно левая, были испорчены ещё хуже, чем у его невесты.

– Это дети порезвились, какие-то доисторические королевичи. Раскрасили чернилами руки. Чего ты замер, Миче?

– Подожди. Ведь гобелен – это ткачество. Это не рисунок. А это вот – просто чернила. Может, можно отстирать? С мылом?

– Нет. Испортится. Древние вещи нельзя стирать в корыте. А потом, зачем?

– Смотри. Король стоит в такой позе…

– Что удивительного? – не понимал Петрик. – Он хочет обнять свою королеву.

– А ты ведь помнишь, – не отцеплялся я, – в анчутских пещерах рельефы…

– В таком желтоватом зале с дырками для солнца? Да, я видел рельефы.

– А видел Очень Злого Шамана?

– Анчутка, там на каждом рельефе по десять шаманов. Откуда мне знать, который злее. А что?

– Сам не знаю, – понурился я. – Очень Злой Шаман стоит также и ещё… Сам не знаю.

– Пошли, философ, – Чудила со смехом потащил меня дальше.

– Ты кто, Петрик? – спросил я.

– Самый злой шаман, – сознался приятель.

– Нет, я в том смысле, почему ты имеешь право вламываться ночью во дворец с проблемами своих друзей?

– Потому что я имею право, – пожал плечами Петрик и втолкнул меня в явно женскую комнату, забитую пяльцами, клубочками, корзиночками, беспорядочно валяющимися книжками и мягкими игрушками.

– Чегой-то? – фыркнул я.

– Сиди и жди.

Я сел и стал ждать. И вот, пропустив вперёд свою королеву, в комнату вошёл наш король. Оба они позёвывали, оба были в халатах и тапочках, а у королевы вместо замысловатой причёски была просто коса. Следом прокрался Петрик.

– Вот он, Миче, – указал на меня мой дружок. – Корки обещали что-нибудь сделать с его семьёй, если он не добьётся освобождения Кар-Кара.

– Но, Миче, мой мальчик, старший паршивец едва не убил собственного сына, – королева протянула руку и коснулась моих, коротких ещё, волос.

– Собственного сына едва не убил, – зевнув, подтвердил король.

– Но ваше величество, – возразил я, – если он не выйдет из тюрьмы в течение двух недель, они подожгут мой дом. – (Тьфу, опять я о том же). – Они не хотят суда над чёртовым сыноубийцей. Они хотят, чтобы я сказал, будто это я побил Кохи, если не придумаю, как по-другому вызволить его папочку. Они устроили так, что мой очень младший брат упал и сломал руку, и весь в синяках.

– Чушь какая, – сказал король, зевая. – Ничего глупее не придумаешь. Ладно бы всё наедине, шито-крыто, но так… Слуги, дети, прохожие, доктора, кто там ещё? Да полно свидетелей!

– Вот именно, свидетелей полно! – кивнула королева.

– И со всем этим разбираться мне! Я должен взять вину за избиение Кохи на себя. Меня пытались запугать, устроив падение Рики с дороги в нижний двор. Дескать, в другой раз что-то посерьёзней будет. Рики – это мой очень младший брат. Что мне делать? Я не смогу уговорить такую прорву народа давать ложные показания, позориться на весь город тоже не хочу, – вскричал я. – Ваши величества! Пусть не будет суда. Просто выпустите злыдня, пожалуйста!

– Мы бы засадили эту дрянь в тюрьму очень надолго или отправили бы на каторгу, – мечтательно произнесла королева. – Но да. Жаль, что ты не хочешь. Стольких людей ты не уговоришь. Но, Миче, слухи всё равно уже гуляют по городу.

– Ну да. Гуляют, – согласился король.

– Да! И правильно! И очень хорошо! И все говорят: Кар-Кар избил сына. Вот и пусть говорят. А если виноватым выставят меня, а Кохи когда-нибудь потом заговорит о том, как оно всё было, и кто по правде его избил, милые родичи и его откуда-нибудь сбросят. Если я возьму вину на себя, придётся судить меня – разве это справедливо?

– Решено, – хлопнул в ладоши король. – Сколько у нас времени? Две недели? Пусть Кырл хоть это время проведёт в тюрьме. Дней через двенадцать-тринадцать мы его выпустим. Придумаем причину какую-нибудь. Ты доволен, сынок?

– Сынок, ты доволен? – улыбнулась королева.

Я оглянулся. Кого это тут называют сынком? Не заметив в этой стороне никого, кроме себя, я ответил:

– Доволен, ваши величества. Можно мне идти домой?

– А заночевать? – всполошилась королева. – Хочешь, останься здесь, поздно уже.

– Останься, Миче, – предложил король.

– Ой, нет, нет! – затрепыхался я. – Нет, мне надо быть дома. Я боюсь, что кто-нибудь что-нибудь сделает с Рики, мамой или папой. Правда, я дал папе саблю и ружьё, а ещё – топор, лом, железку и жгучий перец, но, боюсь, он не проникся и заснёт.

Трое моих собеседников переглянулись. Чудила, хихикнув, спросил:

– Что ты дал папе? Лом и железку?

Король и королева вздохнули и сокрушённо покачали головами:

– Кого ты боишься, Миче?

– Не знаю. Тех же Корков. Пиратов. Да мало ли кого. Вон, вчера я не дал убить волка, так мне пригрозили, что аукнется.

– Сегодня ты ночуешь здесь, – твёрдо сказал король. – Ступай в комнату Петрика и выспись. Нечего по улицам болтаться ночью. Если боишься, веди себя соответственно.

– Вот именно, соответственно, – поддержала королева.

– Но я не того боюсь, ваше величество! Мне бы домой…

– Спокойной ночи.

Король похлопал нас с Чудилой по плечам, королева поцеловала обоих. Они вышли, а Петрик поволок меня к себе.

– Они всегда так забавно говорят? – полюбопытствовал я шёпотом и оглянувшись.

– Ты тоже заметил? – обрадовался Чудилка. – Они как один человек. Очень любят друг друга.

– Твоя комната? Во дворце? Ты кто? Королевич?

– Ага. Точно, – со смехом подтвердил мой дружок.

– Нет, скажи правду, – потребовал я.

– Говорю. Растопырь уши. Я тот, кто, в числе прочего, собирает для наших монархов сплетни, поскольку сами они не могут носиться по рынку и трепаться на лавочке. Меня ценят, потому что я умный и обаятельный. И любят, потому что мои родители – друзья короля с королевой. Я в небольшом родстве с Далимом, а он в небольшом родстве с ними. Улавливаешь? Меня здесь знают с детства, вот и все дела.

– Отчего же ты вечно с нами, а не здесь? По долгу службы? Собирая сплетни?

Чудила поглядел на меня долгим укоризненным взглядом.

– Не обижай меня, Миче, ладно?

Я опустил глаза.

– Не буду. Прости.

*

Утром солнце ворвалось сквозь полузакрытые шторы.

– Петрик, вставай.

Никакого ответа. Мой дружок спал себе спокойно, и, наверное, ему снилась Мадина. Выражение его лица было точь-в-точь, как тогда, когда он её увидел. Как наш Чудила работает в тайной полиции? Вот честно, не понимаю.