Виктор Заярский - Седьмое чудо света. Морские рассказы. Для детей и юношества

– Я всё понимаю, сынок, ты у меня теперь стал совсем как взрослый.

И только после этой исповеди я спокойно уснул крепким сном.

Моя мама давно уже на пенсии. Живёт она теперь вместе с дедушкой и бабушкой в Новороссийске, и они с нетерпением ждут меня из дальних рейсов.

А когда я смотрю на эту пожелтевшую грамоту, которую вручил мне много лет назад капитан танкера «Славгород», то мне кажется, что именно с той первой вахты и началась моя счастливая морская судьба.

После окончания уроков я возвратился из школы к себе домой и сразу кинулся на балкон. А когда обнаружил свои птичьи клетки пустыми, бросил с горя в сторону портфель, заплакал навзрыд и долго не мог успокоиться.

Бабушка вышла ко мне из комнаты, глянула на мои пустые птичьи клетки и в изумлении ахнула. Потом она обхватила голову руками и, сокрушаясь, взмолилась:

– Это я, внучок, должно быть, наделала беды. Помню, покормила твоего Ворчуна и Белую Крапинку, а закрыть их клетки, наверное, забыла.

– Забыла… – упрекнул я бабушку и, пиная ногами пустые клетки, опять заплакал.

Бабушка всплеснула руками и начала, сокрушаясь, оправдываться:

– Дорогой ты мой внучек, не хотела я, пойми.

– Не хотела! – опять я упрекнул её, всё ещё не в состоянии успокоиться.

– Ну, не плачь, Сереженька, не плачь, внучек. Чего ж теперь… – взмолилась бабушка. – Вот скоро твоя мама возвратится домой на корабле из Италии и непременно новых птиц тебе привезёт. Не горюй, мой хороший.

Я закрылся в своей комнате и ещё долго не мог смириться с утратой.

Никакие бабушкины уговоры на меня не подействовали, когда я обнаружил свои птичьи клетки пустыми. Честно сказать, тяжело мне в тот день далось расставание со своими птицами, потому что я к ним привык и полюбил их.

Моя мама – морячка. В то время она работала буфетчицей на танкере дальнего плавания. Однажды ранней весною, после возвращения из заграничного рейса, мама привезла мне чёрного ворона, которого я назвал Ворчуном, и скворку, которую я тут же окрестил Белой Крапинкой.

Мама подобрала этих птиц в Чёрном море, когда они, обессиленные после трудного перелёта, опустились передохнуть на палубу танкера. Мама отогрела их в своей каюте, вдоволь накормила, напоила, а потом, когда вернулась домой из плавания, отдала их мне и сказала: «Подкорми сынок, этих птиц и, как только они окрепнут, обязательно выпусти их на волю».

Мама мне долго рассказывала, что ранней весной все перелётные птицы после зимовки в тёплых странах спешат побыстрее добраться до своих родных гнездовий. И тут на их пути, сразу за скалистыми турецкими берегами, встаёт трудно преодолимая преграда – огромное Чёрное море. Но птиц, которые устремились домой, уже ничем не остановить: ни ветром, ни снегом, ни дождём, ни морозом.

Ранней весной моих будущих питомцев Белую Крапинку и Ворчуна, как только они оторвались от турецких берегов, встретил сильный холодный ветер и снежный заряд вперемежку с дождем. Мама говорила, что в такую штормовую погоду многим птицам, обессиленным длительным перелётом, далеко не улететь. Более выносливые из них набирали высоту над грозным и опасным Чёрным морем и упорно продолжали свой тяжёлый путь к себе на родину. А слабых птиц жестокий ветер прижимал к свинцовой воде, и они стаями гибли среди разбушевавшихся морских волн.

Скворца и ворона от явной гибели спасла палуба маминого танкера, который случайно встретился на их пути.

– Российские моряки, – говорила мама, – такой уж народ, сынок, они всегда готовы помочь всем слабым и беззащитным.

За месяц я как следует подкормил Ворчуна и Белую крапинку, но на волю выпускать воздержался и стал обучать разным словам. Ворчун и Белая Крапинка оказались удивительно понятливыми, и мне стало жаль расставаться с этими забавными птицами. Ворчун в учёбе удивлял меня своими успехами, а Белая Крапинка немного от него отставала. Тогда я завёл тетрадь и стал каждый день проставлять каждому из них оценки за успеваемость.

Перед началом занятий я показывал своим воспитанникам их любимое лакомство – например, заранее приготовленного дождевого червя или ещё что-либо вкусненькое и говорил:

– Ну-ка, повторяйте за мной: «Привет, Сережа!»

Ворчун быстро усвоил это выражение и первым выкрикивал его, торопясь склевать честно заработанное лакомство.

Тогда я наставлял нерасторопную скворку и говорил ей:

– Вот видишь, Белая Крапинка, тебе никогда не достанется лакомство, если ты будешь такой несмелой и медлительной.

Обжора Ворчун, хитровато глядя на зазевавшуюся Белую Крапинку, каждый раз торопился с ответом.

Тогда я жестом руки его приостанавливал и просил:

– Помолчи, Ворчун, – и тут же советовал Белой Крапинке повторить следом за мной: – «Привет, Сережа!».

– Пр-р-и-ет, Сер-рёжа! – спешил опередить её невыдержанный Ворчун, торопясь заполучить очередную порцию лакомства.

– Ну и нахал же ты, Ворчун! Посмотри на свой клюв, какой он у тебя грязный, – стыдил я неряху ворона. – Не успел одного червя проглотить, как за следующим лезешь!

– Нахал! Нахал! – вдруг мне на удивление начинала верещать Белая Крапинка и торопливо склёвывала червя, которого я ей подсовывал.

В это время ненасытный и ревнивый Ворчун сердился на Белую Крапинку. Он всячески пытался своим грозным клювом отпугнуть скворку подальше от меня.

С большим трудом я пережил осень и длиннющую зиму. Наконец-то наступила очередная долгожданная весна. После её наступления я томился и не находил себе места в ожидании возвращения своих говорливых любимцев. Я почему-то надеялся, что мои любимцы этой ранней весной должны обязательно возвратиться ко мне назад.

Частенько по вечерам я выходил на балкон и, напрягая слух и зрение, всматривался в бездонное небо.

Однако мне приходилось улавливать только досадный шорох пожухлых листьев на земле, а высоко над землёй я слышал грустную перекличку журавлей, которые после зимовки за морем, в тёплых краях спешили к местам своих постоянных гнездовий. Мне становилось обидно, что Белая Крапинка и Ворчун никак не возвращались.

В середине весны я приметил, что из-за Чёрного моря потянулись к родным берегам совсем измученные перелётом огромные стаи птиц. Некоторые стаи подолгу кружили над моим приморским городом Новороссийском, но опускаться на землю не решались. Они с большим трудом набирали высоту над Маркотхским перевалом и летели дальше, вглубь России. Другие зависали над Колдун-горою и над Цемесской бухтой, похожей с высоты птичьего полета на огромную подкову, всё-таки садились на Малую землю передохнуть и подкрепиться чем-нибудь съестным. В Новороссийске, как это частенько бывает в зимнюю пору, хозяйничал свирепый ветер норд-ост. А последние холода ещё держали землю в цепких лапах и уступать весне свои права не собирались.