Михаил Родионов - Кольцо Баюма. Безликие. Книга 4

– Дело в том, что за лето в моем кабинете не успели закончить ремонт и там сейчас стоят облезлые стены с таким же потолком. Везде висят провода – даже страшно детей заводить в класс. Старые парты были настолько изношены, что по окончании учебного года их просто выкинули на свалку, а новую мебель так и не завезли. Теперь в этом ободранном классе дети сидят на полу, подстелив под себя старые доски. Компьютеры держат на коленях. И при всем при этом на облезлой стене висит дорогущая интерактивная доска.

– Ну, знаете ли… это уже переходит все границы… С таким отношением к работе мы с вами далеко не уедем. Я из сил выбиваюсь, добывая для вас современное оборудование, а вы, неблагодарные, даже палец о палец ударить не хотите. Неужели нельзя было организовать родителей и собрать с каждого ученика по мере возможности на ремонт класса? Это же их дети. Неужели кто-то смог бы отказаться от того, чтобы его ребенок учился в нормальных условиях? Вы сами-то не могли до этого додуматься? Все вам нужно объяснять… Мне таких трудов стоило выбить грант на нашу школу, и что я слышу? Опять недовольны? Нет… Точно нужно менять весь состав, причем полностью, чтобы зараза не успела перейти на новый персонал… Так работать нельзя, я тоже не железная…

Молоденькая директриса была родственницей кого-то из министерства образования, и здесь она отсиживала небольшой срок, нужный ей для стажа в трудовой книжке. Без этого стажа ей нельзя было занимать важные посты на больших должностях.

Ей нужно было продержаться на этом месте еще с полгода, и тогда уже можно было полностью забыть об этих динозаврах старого образования и вообще о школе, как о страшном и кошмарном сне. На работу она приезжала как на каторгу. Она не могла видеть этих визжащих и вечно орущих детей, этих учителей с их нескончаемыми проблемами, родителей, которые всегда толпились возле дверей ее кабинета. Свою работу в школе она свела к самому минимуму, а именно, раз в неделю ей нужно было провести совещание, и можно было отдыхать до следующего раза.

Но и этот график казался ей уж очень плотным. Она так уставала за эти полтора часа пребывания в своем кабинете, что и весь остаток недели не всегда успевал восполнить потраченные на работе силы. Ей казалось, что она пашет, как загнанная лошадь, а учителя только и делают, что ставят ей палки в колеса да клянчат зарплату. Одним словом, в школе работала только она одна, а остальные были простыми дармоедами, сидящими у нее на шее. Эти неблагодарные старики и старушки постоянно что-то просили, и у нее уже не было никакого терпения выслушивать их заплетающиеся от страха голосишки.

В ее голове постоянно крутилась одна и та же мысль: «Как же все-таки сильно отличаются нормальные люди от этих „замкадышей“. Понаехали из деревень, заполонили всю столицу – уже и поговорить-то стало не с кем. Поскорее бы уж дядя приехал из Сингапура и отправил меня, как и обещал, в Италию на два года по государственной программе обмена опытом с зарубежными коллегами. Иначе долго я здесь не вынесу с этими идиотами…»

Рабочий день уже заканчивался, когда в кабинет трудовика заглянула завуч:

– Как хорошо, что я вас еще успела застать и вы не ушли.

– А что-то случилось?

– Да так, ничего страшного. У физрука сгорели квартира и машина, вот мы и собираем ему материальную помощь – кто сколько сможет. Вы будете сдавать?

– Да, а по сколько?

– Кто как сможет, ну рублей по пятьсот уж, я думаю…

– Хорошо, сейчас принесу… А что, у него сразу одновременно квартира и машина загорелись? У него машина в квартире стояла, что ли? Или это была стиральная машина?

– Вам бы все посмеяться, а у человека горе. Говорят, подожгли ему – наркоманы какие-то. Хорошо, хоть не пострадал никто.

– Это плохо… в смысле хорошо, что никто не пострадал, но плохо, что подожгли… Вот держите – пятьсот рублей, мой обед и ужин сегодняшний. В следующий раз если кто-нибудь погорит, то приходите чуть пораньше, пока я не успел проесть свои суточные деньги…

– Хорошо, пораньше приду, хотя надеюсь, что такого больше не будет…

Трудовик закончил уборку своего рабочего стола и, закрыв мастерские, направился в спортзал. Физрука он нашел в кабинете рядом с большим спортивным залом. Они были не то что друзья, просто на педсоветах и собраниях обычно сидели вместе и время от времени перекидывались едкими шуточками в сторону юной возомнившей директрисы.

– Ты здесь?

– Да, заходи…

– Что там у тебя стряслось-то?

– Да ничего хорошего. Вечно мне больше всех нужно, полез не в свое дело – вот и поплатился. Ладно, хоть детей дома не было, в школе все были, а жена на работе.

– А в полиции что говорят?

– Говорят, что отпечатков пальцев нет, никто ничего не видел, и поэтому возбужденное дело, скорее всего, будет закрыто – у них есть более важные дела, чем искать каких-то наркоманов. А чего их искать – вон они сидят около школы, бери тепленькими и сажай всех.

– А с чего ты решил, что это эти наркоманы?

– Ну, ты машину видел, которая около школы все время стоит, иномарка тонированная вся?

– Конечно, видел… – трудовик сразу понял, о чем идет речь.

Около школы каждый день стояла черная БМВ-семерка с полностью тонированными стеклами. Она приезжала ранним утром и уезжала со своего места поздним вечером. Все знали, что это наркодилеры и у них в любое время можно приобрести товар. Трудовик и сам несколько раз видел, как школьники, проходя мимо машины, на секунду останавливались. Стекло тут же слегка опускалось, в протянутой руке в один миг вместо денег оказывался какой-нибудь пакетик, и ученик тут же шел дальше, а стекло поднималось. Вокруг школы всегда можно было заметить валяющиеся груды использованных шприцев и скрученные мелкие бумажные деньги, обожженные внутри. Полиция ни разу не появлялась по поводу бесконечных обращений граждан, причем эти обращения в скором времени вообще перестали поступать. Трудовик работал в этой школе около двух лет, и все эти годы машина находилась на своем «законном» месте. Так было всегда, и к этому уж все привыкли.

– Ну, я вечером спортзал закрываю, смотрю, а паренек один все не уходит. Я его уже и так, и эдак, а он все на одном месте стоит. Наконец расплакался и говорит мне, что выйти не может из школы, так как у него денег нет, чтобы заплатить в местный общак за месяц. Оказывается, каждый школьник раз в месяц сдает деньги в общак бандитам, и за это они его не трогают – то есть покупает себе разрешение спокойно ходить по этому району, иначе, говорит, жизни не дают. А сдавать эти деньги нужно старшим в классе, а те уже относят все, что собрали, в эту машину. А если денег нет, то можно взять наркоту и продать, а вся выручка пойдет на уплату этого долга, работать, значит, на них. Ну, вот я вышел из школы, смотрю – машина на месте. Я, значит, к ним… в окно постучал, мне говорят, мол, что надо? А в машине малолетки какие-то сидят. Ну, я руку просунул в окно и за шиворот одного подтянул к себе, говорю, еще раз увижу, что здесь наркоту продаете или деньги со школьников собираете, – головы всем пооткручиваю, а потом еще в госнаркоконтроль позвоню, если полиция с вами справиться не может. А они мне – ну все, мужик, ты попал… прощайся со своей семьей, а еще лучше, вали из города, такие наезды наши старшие не прощают… А на следующий день мне в окно квартиры закинули две бутылки с зажигательной смесью и одну в машину. Каким-то чудом никто не пострадал… Теперь вот, думаю, уезжать придется отсюда. Полиция все равно этим заниматься не будет. Детей вот только жалко, но ничего тут уж не поделаешь. Кстати, помнишь, в прошлом месяце ребенок с крыши упал и насмерть разбился?