Анджей Беловранин - Эллиниум: Пробуждение

Пескарь удивился:

– Правда? Но ты же воин?

– Я наслышан о порядках у вас, в Городе-в-Долине, – сказал Копер. – У нас, кадмийцев, не так. Воином называется не тот, кто воевал, а тот, кому царь дает в руки оружие. У нас есть старики, всю жизнь прослужившие стражниками и ни разу не проливавшие крови. Ну, если не считать пьяных драк с заморскими корабельщиками да с местными смутьянами.

– Неужели у Кадма так мало врагов? Я слышал иное.

– Врагов хватает, и битв бывает немало, – подтвердил Копер. – Но и воинов у царя Василия много. Одни ходят в походы, другие всё больше остаются здесь, на страже. Так же было и при его отце – царе Петере. Я начал служить ещё при нём, при старом царе, девять вёсен назад. Один раз ходил в поход на таглаков, но до битвы тогда так и не дошло – чернорукие просто разбежались, попрятались в горах. Мы хорошенько разграбили их селения и осенью вернулись в Кадм.

– А где твой щит? – спросил Пескарь.

– В караулке, – усмехнулся Копер. – Незачем таскать его без дела.

– А много вы тренируетесь?

– Не очень, – признался стражник. – Во всяком случае, меньше, чем вы – если правда то, что я слышал. Воины Города-в-Долине все учатся биться в едином строю. У нас же фалангитов не так много – в основном только царские гардерии, личная охрана Василия. У них и доспехи из толстой бронзы, и большие щиты, как у вас, и шлемы с гребнями из золочёного конского волоса. Они все богатеи, у каждого свой дом в городе.

– А ты? У тебя даже нет своего места в строю?

– Я учился биться в разреженном строю, с легким щитом и тремя копьями.

– И хорошо умеешь метать копьё?

– С десяти шагов попаду в голову. Если повезёт, – улыбнулся Копер. – Боюсь, не вышло из меня Геллака, великого героя древности.

Он подошел к бочке, зачерпнул воды и сделал несколько глотков.

– А хорошо вчера погудели, – заметил стражник. Пескарь ничего не ответил на это и снова посмотрел на море. Оно всё было испещрено небольшими холмиками волн, которые блестели в солнечном свете, как тщательно начищенное серебро.

– Море – оно всегда такое бурное? – спросил Пескарь. – Эти волны могут перевернуть корабль?

– Ты что, сейчас считай тишь! – рассмеялся Копер. – Такие волны совсем неопасны. Вот осенью и зимой бывают шторма – волны размером с дом, и даже больше. Их брызги долетают даже досюда, до стен царского замка.

Пескарь раньше не слышал слово «замок», и оно ему понравилось.

– Надо же! Я почти ничего не знаю, – полувслух удивился Пескарь.

– А почему тебя зовут Пескарь? – спросил кадмиец.

– Меня так прозвали, когда я увернулся сразу от двух камней, которые Левша и Финик кинули одновременно с двух сторон, – ответил юноша. – Я очень ловкий и быстрый.

– Да, я заметил, – вполне серьёзно кивнул Копер. – Ты ходишь, как кошка.

Пескарь снова ненадолго замолчал, глядя на море, а потом спросил:

– У тебя есть рабы?

– У меня пока и дома-то нет! – махнул рукой стражник. – Я живу в казарме рядом с портом. Но как скоплю денег, обзаведусь своим углом… открою лавочку или вложусь в корабль на паях. Только это рискованно, уж лучше финиками и бананами торговать.

Пескарь не совсем понял, что имел в виду собеседник, но решил не переспрашивать – и так он уже выглядел перед Копером, словно не царский сын, а козопас-деревенщина; хотя его новый знакомец, пожалуй, и не догадывается, что разговаривает с сыном царя Тверда.

– Ну, бывай, Копер, – сказал он словоохотливому стражнику, спускаясь во двор, где потихоньку просыпались от тяжёлого пьяного сна его соплеменники.

– Бывай, Пескарь, – кивнул кадмиец.

8

Целый день ничего не происходило. Воинов Города-в-Долине ещё раз покормили и предоставили самим себе. Некоторые улизнули через ворота в город, но большинство остались в замке и принялись разминаться и тренироваться в обращении с оружием, хоть места во внутреннем дворе было и маловато.

Вскоре к ним присоединились старейшины Силач и Копьё, но толком тоже ничего не рассказали. Понятно было, что вскоре предстоит выступать в поход, но когда именно, и как всё будет – оставалось непонятным.

Увалень тренировал удар под щит с пожилым воином по имени Резак. Ящерка присоединился к тем, кто потихоньку сбежал в город. Козлик нашёл где-то кусок дерева и принялся с помощью ножа вытачивать из него собственную ложку. Ложка получалась не такой изящной, как её бронзовые сестры, но всё равно выглядела довольно сносно.

Пескарь набрал камушков и стал метать их из пращи со стены в море, тренируя силу и дальность броска.

Копер, всё ещё стоявший на часах, заинтересовался меткостью Пескаря, и тот на спор со второй попытки убил парившую над волнами чайку. Пескарь выиграл медную монетку, на которой был отчеканен профиль царя. Ни её реальной ценности, ни что с ней в принципе можно сделать, юноша не знал – в Городе-в-Долине деньги были не в ходу, люди обменивались вещами без них. Копер сказал, что на медного Василия на базаре в порту можно купить две ладони фиников или одну ладонь жареных орехов.

Пескарь спрятал монету в карман на поясе, среди запасных камней для пращи.

Когда солнце перевалило за полдень, и воины спрятались от его гнетущего зноя в трапезной, Пескаря поймал за руку Козлик.

– Тебя Рубач зовет, – шепотом сказал он. – Пойдём.

Козлик провел Пескаря через внутренний двор к незаметной дверке, за которой оказалась короткая лестница, окончившаяся коридорчиком с деревянным полом.

Козлик уверенно толкнул одну из выходивших сюда дверей, запустил внутрь Пескаря и ушел.

В комнатке было небольшое стройное окно, узкая деревянная кровать, показавшаяся Пескарю роскошной из-за резных набалдашников в форме каких-то диковинных рыб. Стены были увешаны оружием. На кровати сидел Рубач и крутил в руках меч, явно незадолго до этого снятый со стены.

– Пескарь? – мрачно спросил Рубач. – Заходи, мальчик, сядь рядом, – позвал он. Юноша подчинился.

– Видишь этот клинок? – спросил воевода. – Железо.

Старый воин взвесил в руке махайру, как называют её в Патамосе и Оксосе – изогнутый меч длиной в локоть, с заточкой по внутреннему краю – таким нужно было не резать или колоть, а рубить, причем хорошим ударом вполне можно было бы отсечь руку или ногу.

Пескарь сразу заметил, что меч грубой работы и не очень хорошо заточен, а также покрыт рыжими пятнами ржавчины.

– Когда я был твоих вёсен, этой дряни вообще ещё не было, – продолжил старейшина. – А теперь – хоть пруд ими пруди! Такую вот штуковину можно обменять на три десятка козьих шкур, даже на два десятка, если не очень рваных. И ещё меньше, если скопом брать. Скоро каждый дикарь, который сейчас ходит с костяной дубиной, такую сможет себе соорудить. Две весны назад один кадмийский торговец приезжал в Город-в-Долине и сказал, что у нас тоже есть подходящая земля, из которой можно выплавлять железо. Знаешь болотный угол, за озером, с другой стороны от Холма?