Ольга Апреликова - Горькое логово

– Врешь ты все, – через силу сказал Сташка. – Никакое я теперь не Сердце. Света нет, – Сташка наконец посмотрел ему в глаза. – Пусти. Такой я тебе незачем.

– Глупости, – Ярун не отпустил. Какой он громадный и страшный. Горячие ладони у него какие. Взгляд как ветер из пустыни. – Я-то думал, вот он ты, опора, соратник, делом займешься, а ты… Нет у меня времени с тобой нянчиться!

Сташка съежился бы, если б мог. Значит, у Яруна не будет времени и когда Сташке придет смертельная нужда в нем? В груди опять стало тошно и пусто.

– Я думал, ты взрослее… Щенок. Недели не прошло, а ты уж опять за свои выходки…

Какие выходки? Почему – опять?

– Зачем ты туда пошел? …Сташка, не молчи, – он снова больно притиснул его к себе. – Отвечай мне, негодяй! Какого черта тебя понесло в крипту?

– …Венок там раньше лежал.

– Ну да, лежал. Лет семьсот назад. Тебе нельзя Венок. Мозг детский – никаких нейросимбионтов. Что там в крипте стряслось? – мягче спросил Ярун. – Я нашел тебя на полу между надгробий. Ты упал, ударился?

– Нет.

– Что тогда? Сташка, отвечай, – Ярун слегка ударил его меж лопаток. Совсем не сильно, но боль пронзила грудину насквозь. Сташка задохнулся и вспомнил смерть. – Не молчи! Говори! Правду говори!

– Я нашел свою могилу, – послушно сказал правду.

– С ума сошел?!

– Нет. Я – Кааш. Меня убили. Я вспомнил.

– …Зря я разрешил пустить тебя в покои Кааша. Но ведь это самая безопасная оказия тебе начать себя вспоминать… Родной мой. Ты посмотри на себя. Посмотри, посмотри. Вот руки… Пальчики замерзли, но шевелятся… Вот коленки… костлявые… Сам весь тепленький, живой. Ну, ты – живой?

– …Это ненадолго.

– Ах ты засранец. Нет! Будешь жить, жить и жить, – будто поклялся Ярун. – Как тебя теперь зовут?

– Сташ.

– Проведи границу между прежним Каашем и теперешним Сташем. Все. Та жизнь прошла. Началась эта.

– Я только и делал все эти дни, что эту границу проводил.

– Пожалей еще себя, пожалей.

Сочувствия нет и не будет. Наверное, сам виноват. Натворил в прошлом, наверное, что-то плохое. Ведь просто так не убивают… Ну, что теперь… Терпеть? Вон как крепко держит, чтоб не убежал, не улетел или не умер.

– Сеть атакует, без Венка – как по живому, – безнадежно объяснил Сташка. – А там в крипте на столбе след остался, светится… Скажи, почему там… Мальчики у стены похоронены?

– У Кааша были предшественники. Это двое.

– Что, я опять? – сквозь изнеможение удивился Сташка. – А, ну да. Я еще думал, почему каменные шарики старше всего остального… Раз – Кааш, два – Таг, а еще кто? Хотя все одно – Дракон… Это я – в какой же раз домой вернулся? Отдай Венок, пока я с ума не сошел!

– Нет. Ты видел могилы остальных детей? Это кое-кто из императоров проверял Венком сыновей в надежде, что они окажутся хотя бы подобиями Астропайоса Дракона, Сердца Света – тебя. Некоторые, как Вук, не погибали сразу – это было еще хуже. Поэтому я забрал у тебя Венок.

– Моя память, ты сам сказал, убьет кого угодно. Моя Сеть – тоже. Но не меня же! Это мой Венок. Мой! В нем моя память, не чужая. Мне он ничем не грозит. Он мне вспомнить помогает, пока неокортекс не созрел. Он незрелую лимбическую систему, незрелую кору защищает. Не заставляй меня выбирать между тобой и Венком!

– Какой бред!! Тут другой выбор. Да, с Венком, с Сетью ты все вспомнишь. Но опять станешь чудовищем, бешеным неврастеником Каашем и сдуру снова погибнешь раньше времени. Так что выбор – жизнь или смерть, вот и все. Ты мал и глуп, я выбрал за тебя. Живи. Тебе нельзя в Сеть.

Ага, значит, Яр в курсе. Тем проще:

– Но Сеть – это я!

– Ну и что. Ты на себя посмотри – ящерица. Сташка. Ты с ней не справишься сейчас. Тебе сорвет мозги, сожжет их. На кой черт нам безмозглый Дракон? Нельзя, понимаешь, нельзя. Выжди. Вырасти хоть немного. Ты понимаешь, каково – свихнувшийся Астропайос? Ты понимаешь, почему – ты каждый раз оказываешься в могилке? И все твое дело – вместе с тобой? А потом Сеть тебя заново воспроизводит и воспроизводит раз за разом, а ты все не справляешься и не справляешься… Просто потому, что она сводит тебя с ума?

– Нет!!

– Я не буду спорить, – Ярун обнял и поцеловал его в лоб. – Я просто не дам тебе погибнуть снова. Хватит с нас того, что Вук из-за этого проклятого Венка погиб.

Вук? Кто это – Вук? Он растерянно посмотрел вокруг. Снег падал, падал за окнами. Хоть бы зима засыпала все-все страшное и плохое. И в голове тоже чтоб так же бело, чисто и тихо. И никаких ужасов. Он глубоко вздохнул, но вздох не дал сил, а утопил его в нем же самом, погрузил глубоко в сумрак, в память, в бездну и какую-то подмогильную тьму, в которой звезды светили совсем тускло, будто и не звезды, а какие-то засохшие и противные круглые конфетки. Тьма прежнего взорвалась в нем:

– Но я-то не Вук! И нечего вешать мне на шею еще и эту смерть! Мне своих хватает!…

Сташка сам себя не слушал: стало дурно, стыдно – и он вдруг очнулся. В комнате звенело эхо слов на забытом языке… И все слова были про смерть…

Он посмотрел сквозь синие искры в глазах на черный гладкий, бездонный до тошноты пол под ногами – не упасть бы… Все качается и будто синие невидимые огни падают на черный пол жутким дождем. Горло саднит от крика. Оказалось, он не в руках Яруна, а стоит посреди комнаты, и платье на нем сбоку разодрано… Что это было? Что стряслось? Шагнул к окну, где белый снег, ухватился обеими руками за ледяной черный подоконник. Что за противные бесполезные звезды ему только что мерещились? Да и не звезды это были, а детские пустые черепа, белые от времени. Дракон проваливался в него, гас, отдалялся. Сташка, наоборот, постепенно приходил в себя, будто поднимался из колодца. А тот всезнающий и проклятый оставался на дне, с черепами и звездами. Сташка посмотрел вокруг своими глазами – вот снег… Вот дом… Оглянулся – Ярун, ужасный, с глазами как синий нож, смотрел так, что Сташка стремительно и осторожно сел на пол и прижался хребтом к холодной стене под подоконником, хорошо защитившим голову сверху. Сжался.

– Не смей бояться меня, – с угрозой сказал Ярун. Встал, огромный, выволок окоченевшего Сташку из-под подоконника и затряс, как тряпку: – Не смей строить из себя жалкого младенца! Мерзавец! Чья вина в том, что ты раз за разом стремишься сдохнуть, вместо того чтобы наконец закончить все, что сам же и затеял? Проклятый трус!

Оторвется башка, и все, – Ярун так тряс его, что Сташка перепугался насмерть. Ледышки внутренностей оторвались со своих мест, перемешались и жутко больно колотились друг об друга. Не вздохнуть, ни закричать.

Ярун прекратил его трясти, отбросил на жесткий диван. Сташка больно ударился рваным боком о деревянный подлокотник и чуть не взвыл. Не подал виду, как больно. Он скорей сел, потом встал. Ноги ничего, стояли и держали. Только колотит. Вдруг икнув, он попросил, не поднимая от ужаса глаз, по слогам, потому что трясло и икал: