Игорь Сотников - Хроники одного заседания. Книга вторая

– Вы очень точно подметили, – со смешком ответила цветочница, – сказав по мотивам жизни королей.

Тиша между тем почему-то обиделся на такой ответ цветочницы, и он с некоторой язвительностью спрашивает её. – А вы, наверное, таким образом приобщаетесь, а может быть даже и готовитесь к царственной жизни? – На что цветочница имела полное право на обиду и суровый взгляд на этого Тишу, но она пропустила этот его словесный укол и смиренно сказала. – Всё может быть. – Чем заставила Тишу пожалеть о своих сказанных словах. И он чтобы как-то устранить возникшую неловкость, спрашивает цветочницу. – Так вы тоже принимаете участие в постановке?

– Можно и так сказать. – Туманно ответила цветочница.

– А я знаю, даже кого вы играете. – На этот раз влез в разговор заскучавший Глеб.

– А я знаю даже больше, – усмехнулась цветочница (а с этим никто спорить не собирается, это и так понятно, но только если это не касается тех областей науки, где силён Глеб – в компьютерные играх), – и могу предположить, на кого вы намекаете.

– Ах, вот она про что! – мог бы ахнуть непроходимый тупица, но Глеб и Тиша не относились к ним никак, и поэтому не ахнули, а Глеб сказал. – Мне кажется, что вам не представляет большого труда и даже не нужно слов, чтобы играть принцессу.

– Честно сказать, вы своим заявлением поставили меня в довольно затруднительное положение. – Нахмурившись сказала цветочница, затем немного подумала и, глядя на вдруг испугавшегося Глеба, сказала. – Ладно, уговорили, – цветочница, улыбнувшись, вернула к жизни Глеба, – вы же не видели, как я играю и на что я способна, а значит, имели право на такое своё претенциозное мнение.

– Ну а что насчёт других. – Вновь взял слово Тиша, тем самым решив сгладить неровности разговора. – Они не испытывают проблем для того чтобы вжиться в роль царственных лиц. Ведь королевских примеров для подражания практически не осталось.

– Ну, подражать здесь действительно нечему, а что касается наглядности, что скорей всего вы имели в виду, то посмотрите вон туда. – Сказала цветочница и, повернувшись в сторону занавеса, кивнула в дальний от них угол со стороны занавеса, где скопилось несколько лиц в царственных одеждах, которые поочередно, слегка отодвинув занавес, заглядывали в образовавшуюся щель. После же того, как заглянувший в это открытое для себя пространство, как например человек под маской великого монарха Карла Великого, наполнялся тем, что он там увидел, то он возвращался к своим коллегам монархам уже не таким, каким он был прежде, а с застывшим на лице впечатлением и частичным отражением увиденного.

Ну а его коллеги монархи, особенно один, похожий на короля Ричарда Львиное сердце – он слишком отважно смотрел на своих коллег монархов и беспощадно пускал им дым в глаза из своей сигары, и при этом никто ничего не мог сказать против его огромных кулаков – как только монарх-коллега оборачивался от щели в занавесе к ним с застывшим лицом, то тут же приступали к его критическому обсуждению.

При этом надо понимать, что прежнее величие нынче не в чести и даже оспаривается потомками. Да и сегодняшний монарх, честно сказать поизмельчал и не готов рубить с плеча пойманных на чём-нибудь предосудительном своих подданных. И понятно, что Ричард Львиное сердце, как плоть от плоти своего, а не того времени, не питает ни малейшего уважения к столь великому монарху, каким считался Карл.

– Ну, халтура. – Используя чуждый монархам язык и связанный с копипастой огрех, заявлял Ричард, не только Львиное, но и бессердечное к своим коллегам-монархам сердце (вот такой парадокс). – У принца хоть и рожа паскудна, но всё же в ней есть то достоинство, которого в твоей роже полной конформизма, этого только подобия, а не искренности, ни капли нет. А вот протухшего портвейна, сколько угодно, и им до сих пор от тебя несёт. – Как всегда Ричард начал своеобразно своему видению переходить на личности, что мало кому понравится, и усугубляет в ещё более тусклую, совершенно не авторитетную сторону выражение лица монарха Карл Великого, который уже решил про себя, с помощью заговора свергнуть с престола этого невыносимого Ричарда в статисты. Благо режиссёр так же сильно, как и он любит портвейн в себе, а не как некоторые, себя в портвейне – все знали не сдержанную натуру Ричарда, который ни в чём не знал удержу, в том числе и смаковании столь благородного напитка королей, портвейна. В результате всё для него заканчивалось как всегда, под столом, весь в портвейне, а для всех других печально – Ричард прежде чем таким образом успокоиться, успокоил кулаком нескольких коллег-монархов.

– Да оттого-то, что он не король, а принц, у меня ничего и не выходит. – Накуксился Карл.

– Плохому танцору, всегда что-нибудь да мешает, даже если он кастрат. – Ричард этим своим похабным заявлением, прямо-таки оглушил Карла, чего не скажешь о стоящих рядом с ним коллегах-монархах, которые в своём веселье поддержали Ричарда.

– А ну, отвали. – Отогнав в сторону Карла, Ричард занимает место у занавеса, затем приоткрывает его, и заглядывает в появившуюся щель.

– И на кого они все там смотрят? – спросил цветочницу Тиша.

– На присутствующую сегодня на премьере королевскую чету. – Ответила цветочница.

– А! Впитывают в себя царственного величия. – Догадался Тиша.

– Отливают в лице и сердце самодержность. – Уточнил Глеб.

– Скорее уподобляются. – А вот ответ цветочницы прозвучал даже как-то очень язвительно, вызвав удивление на лицах Глеба и Тиши. Но цветочница не заметила этих их взглядов, да и Ричард вернулся из внешних пределов занавеса, зрительного зала, и требовал от коллег-монархов для себя объективности.

– Только не врать! А то я знаю ваши завистливые души. – Грозно предупредил своих коллег-монархов Ричард, сурово посмотрев на них из под своего вздёрнутого в самые небеса носа.

– Одно могу сказать. Хорош. – Сделал заключение самый высокий монарх из всех известных режиссёру этой своей постановки Селебрити, Пётр. Правда у извечного антагониста режиссёра, автора пьесы, Успешного, на этот счёт было другое мнение, и он, отталкиваясь от основанных на достоверных фактах исторических источников, изначально прописал в своей пьесе другого монарха, Николая первого, который по всем метрическим сведениям, был выше своего предшественника Петра. Но разве возможно в чём-то оспорить режиссёра, да ещё такого новомодного, как Селебрити, у которого в поклонниках ходит весь бомонд. Да никогда. У него на всё есть своё режиссёрское видение.

– Что ты мне тут пургу втуляешь. – Перейдя на более понятный для обычных людей язык, режиссёр в одно мгновение поставил на своё место, ещё сука пытающегося отстаивать своё авторское право, драматурга Успешного, который своей фамилией и тем, что она олицетворяет, всецело обязан режиссёру Селебрити. А начавший хорошо питаться в ресторанах, а не у себя на кухне Успешный, об этом понятно что стал забывать и начал дерзко прекословить своему благодетелю, который вытащил его из дерьма неизвестности.