Евгений Ильдейкин - Недавно прошел дождь. Часть 1

– Почему именно денежной политики?

– Ты считаешь, что государство признается в необходимости новой экономической политики?

– Но ведь призналось же. Ленин ввел НЭП.

– Да, тут я погорячился. Нужно разделять государство и правительство. Государство имеет историю, а правительство только опыт. Так вот, правительство с большим опытом не будет вводить новую экономическую политику, потому что это приведет к смене правительства. Неопытное же правительство может ввести новую экономическую политику. Поэтому нам нужно быть готовым к тому, что-либо отменят НЭП, либо поменяется правительство.

Сонечка вошла в гостиную, вытирая руки полотенцем, строго посмотрела на Бориса и спросила у него:

– Борис, может быть, Павел имеет другое отношение к правительству? Может быть, Павел не хочет разговаривать за столом о правительстве? – Затем Сонечка повернулась ко мне и с располагающей улыбкой спросила у меня: – Павел, хотите, я вам принесу рыбу под маринадом? Борису ее нельзя предлагать, он может съесть тазик такой рыбы.

– Конечно, Соня, я люблю рыбу под маринадом. – Сонечка ушла на кухню. – Если ты прав, Борис, и НЭП могут отменить, то что нам тогда делать?

– Работать, работать и еще раз работать. Отменят НЭП или поменяется правительство, – Борис опасливо глянул в сторону кухни, – мы всегда найдем чем заняться. В стране всегда найдется дело для двух хороших людей. За нас? – Борис налил водку в рюмочки, одну пододвинул мне. В это время вошла Сонечка с тарелочкой рыбы под маринадом. – Ага! – сказал Борис, выпил и полез своей вилкой за моей рыбой.

На довольном жующем лице Бориса отражалась уверенность не только в завтрашнем дне, а вообще в будущем. Ему опять захотелось рассуждать.

– Так вот, почему ввели червонец, потому что самый безболезненный способ поправить ситуацию в государстве – это денежная реформа. Граждане в ней ничего не понимают, можно не объяснять. Ничего не объяснять, а сразу вводить новые деньги. После говорят, что новые деньги – правильные, и все расчеты будут только в них. А обменять старые деньги на новые вы можете по такому-то курсу в уполномоченных государственных учреждениях. – Борис поднял руку с вилкой и интригующе посмотрел на меня. – И дальше начинается самое интересное.

– Как, это еще не все? Борис, давай я тебе лучше опять водочки налью. Под расстегай.

– Под расстегай – это хорошо. Это правильно. Но вам, русским, нужно душу раскрыть, рубаху на груди порвать. А нам нужно обсудить финансовую политику. Так что слушай. А потом, если хочешь, мы порвем твою рубаху.

Борис в два глотка выпил немаленькую рюмку водки и вкусно закусил расстегаем. Громко почавкав и вытерев рот рукой, он продолжил рассуждать о денежной реформе, о замене «старых» денег на «новые», о финансовых уполномоченных, которых всей душой он ненавидел за их желание зарабатывать на нуждах людей, имеющих деньги. Вывод его был, как всегда, неожиданным:

– Но больше всех на реформах зарабатывает кто? – Борис опять интригующе посмотрел на меня. – Само государство! Государство – главный уполномоченный! И что самое для государства приятное – оно само решает, от каких обязательств отказаться, а какие все ж выполнить. Мечта! Мечта любого финансиста!

– Борис, подожди, ты говоришь про государство или про правительство?

– Паша, ты что, маленький? Сам не понимаешь? Про правительство говорить нельзя – Соня рядом. – Борис сделал большие глаза и мотнул головой в сторону ушедшей на кухню жены.

– Хорошо, будем говорить про государство. Вот раньше, при царизме, было понятно – кому выгодна денежная реформа – царю. Ибо государство – это он. А сейчас-то кому? Ведь государство – это мы?

– Павел, ты живешь уже третий десяток лет, а рассуждаешь как ребенок. Царь не управлял финансовой политикой. Так вот, царь вообще ничем не управлял. И раньше, и сейчас финансовой политикой управляют люди, которые…. У которых есть такая возможность. И у них есть такая своя выгода и такие свои обязательства. А если есть выгода и обязательства, то есть и ответственность. Перед…, перед другими людьми, которые им доверили финансовую политику. И это не ты и твои друзья, которые считают, что государство – это вы.

Я смотрел на Бориса и не мог понять, что такое мелькнуло в его лице. Мелькнуло и осталось царапинкой в моем настроении. Борис часто, делая большие глаза, вполголоса рассказывал совсем уж невероятные истории из жизни «сам понимаешь кого», конечно же, никогда не признаваясь, откуда он мог это узнать. Все эти истории походили скорей на творчество городских баснописцев. Но сейчас в его словах показалась легкая тень правды, той настоящей правды, в которой он убежден.

– Кстати, об ответственности, – я вспомнил об основной цели своей поездки, – Борис, если в очередной раз ты задержишь мне скобы, то мы будем считать пени. Согласен обсудить их с тобой.

– Паша, Паша, я тебе о высоком, а ты мне о низменном.

– Следуя твоей логике, деньги не могут быть низменным. Потому что они и есть самое высокое.

– Деньги – да, пени – нет.

В таком единодушии мы ополовинили вторую бутылку водки. Сонечка уже давно ушла к детям. Из их комнаты раздавалось нестройное бряканье фортепьяно. За окном опять моросил дождь, а в столовой Бориса под лампой в шелковом абажуре с бахромой кипели страсти о скобах и пени, монетарной политике и обязательствах государства. Время от времени мы поднимали рюмки за дружбу и взаимное уважение, за Советскую власть, за детей и Сонечку. Дальнейшие тосты Борис озвучивал один и выпивал под них самостоятельно, потому что я перебрался на большой кожаный диван и никому не мешал. В какой-то момент я понял, что Борис сидит у стола, полуобернувшись ко мне, и вытянув ноги, смакует водку и рассуждает о видах на урожай.

Вдруг он хлопнул себя по ноге и сказал: «Пашка, а что я тебе сейчас покажу! Обувайся! В прихожей галоши обязательно возьми, а то твоим модным штиблетам этого вечера не пережить».

Спустившись с крыльца, я тут же вступил в жидкое грязное месиво, оставшееся после дождя. Благодарно взглянув в спину Бориса, я пошел за ним в темноту двора за угол дома.

Дом у Бориса большой, хоть и старый. Стоял бы он где-нибудь ближе к Главному проспекту, давно бы реквизировали на нужды государства. А так, здесь у Шарташа, на краю дачного поселка, дом Бориса внимания не привлекал. Тем более что домов таких вокруг было не мало – все бывшие дачи бывших екатеринбургских богачей. Дом Бориса – бывшая дача купца Ошуркова. В девятнадцатом году, еще живший в Екатеринбурге отец Бориса, перед самым уходом чехов выкупил дешево дом у купца и переписал его на Бориса. За пять лет Борис только внутри дома порядок навел. А надворные постройки как запер отец Бориса на замки, так, кажется, никто еще и не открывал.