Кассия Сенина - Золотой Ипподром

– Это требование жизни! Ну, а у вас тут что происходит?

– Пишу статью про нефтепровод из Закавказья в Киликию…

– Как? Неужели опять в этом деле что-то зашевелилось?

– Пока непонятно, но, если сопоставить некоторые имеющиеся сведения…

– Ну и хорошо, по крайней мере, будет повод окончательно покончить с хурритами!

– Окончательно вряд ли получится, ведь ни у кого еще не получалось. – Стратиотис болезненно сморщился.

– Ну, хотя бы снять проблему на ближайшие двадцать лет… Пока их дети не подрастут.

– Я удивляюсь вам, Сергий, ведь вы культурный человек, как вы можете так спокойно говорить о таких вещах? Убийства, война…

– Разве я культурный? Видите ли, война и убийства редко существуют друг без друга, так что…

– Но мы все-таки живем в цивилизованной стране…

– А разве цивилизованная страна может себе позволить, чтобы в горах жили дикари, признающие только собственные законы? Да еще такие, что ограбить человека и открутить ему голову для них сущий пустяк!

– Сергий, мне кажется, вы сегодня употребляли алкоголь. – Панайотис недовольно повел носом и сдвинул брови.

– И что с того? Разве сегодня Великая Пятница? Вроде наоборот – праздник. Посему пара рюмок за обедом – никак не грех!

– Нет, я просто не понимаю, для чего это нужно делать…

– Да ни для чего, просто так!

– Сразу выдает себя ваше русское происхождение!

– Не происхождение, а всего-то один-единственный предок.

– Его, похоже, оказалось достаточно!

– Да вы, дражайший, русофоб! Ай-яй, как не стыдно так предвзято относиться к братскому православному народу! Но не переживайте, уж ваши-то потомки будут лишены столь дурной наследственности!

Панайотис, уже хотевший было оправдываться от обвинения в предвзятости, при последних словах Сергия вдруг заметно порозовел и улыбнулся.

– Вы на что намекаете? – вежливо поинтересовался он.

– Ни на что. Просто. На детей.

– Я люблю детей. Да. – Журналист усмехнулся с внезапной грустью.

– Для чего же вешать нос? Вы же в монахи не собираетесь? Будут еще.

– Как знать… – Панайотис заметно приуныл, слегка задумавшись.

Ему вдруг представилась Лизи – тонкая, в коротком белом платьице без рукавов… Может быть, Лизи могла бы стать матерью его детей?..

Впрочем, он быстро отогнал соблазнительные мысли.

– Видите ли, – начал Стратиотис внушительно, – выбор супруги – дело очень ответственное, к нему нельзя подходить скоропалительно, и…

– Ах, да, женитьба! – театрально воскликнул Сергий, откинулся назад и захохотал. – Вы ведь без этого не можете, да, благочестивый вы наш!

– Похоже, вы, господин писатель, все-таки перебрали сегодня! – обиженно заметил Панайотис.

– Да нет, я вовсе не хотел на вас нападать, простите! Просто… помните? – тут Стратигопулос воздел кверху правую руку с растопыренными пальцами и продекламировал:

– «Пришлось такое испытать и деве благородной…» – со вздохом продолжил Фома, входя с кофейной чашкой, казалось, в ужасе кривившейся от той крепости напитка, которую только и признавал бывший солдат.

– Спасибо, друг, что поддержал и песнею, и кофе! – Сергий вскочил с места и, комично раскланявшись, уселся за ближайший стол. – Но почему так грустно? – спросил он Амиридиса.

– Да нет, вроде ничего особенного…

– Та-ак… – протянул Сергий, с удивлением оглядывая приятелей. – Мне не нравится, когда взрослые люди начинают киснуть, лишь коснувшись женского вопроса! Кому-то приспичило жениться? За чем же дело стало? Никак не возьму в толк. Вы, если что, спросите меня. Я ведь женился на следующий день после того, как мне стукнуло девятнадцать! Только вы ведь не спросите, я знаю…

– Конечно не спросим! – отозвался Фома. – Ведь ты и развелся, когда тебе еще не было двадцати.

– Какая разница? Развелся – значит кое-что понял в жизни!

– И что же? – живо заинтересовался Стратиотис.

– То, что мои приоритеты… Впрочем, не важно, – оборвал сам себя Сергий. – Главное вот что: если ты дожил до тридцати и умудрился не стать чьим-нибудь зятем, то все эти побрякушки тебе не нужны, ты без них можешь обойтись, и все тут!

– Оставим эту тему, – пробормотал Панайотис. – Итак, что вы, Сергий, еще можете сказать по поводу трубы?

– Я-то? Я что, я человек военный. Надо, значит надо. Я же знаю, откуда в вашу редакцию дуют ветры. И склонен доверять августу в этих вопросах. Мы ведь не заподозрим его в том, что он позволил себя подкупить продавцам железных макарон?

– Нет, ну подождите, – допытывался журналист, – ведь вы, как человек военный, должны сначала подумать сами?

– Военный человек в моем чине думать не должен, он должен профессионально действовать. Те, кто много думает в бою, быстро отправляются отдыхать на Стратилатово поле. А выживают те, кто сначала стреляет, а потом думает, в кого. Бывают ужасные ошибки, но реальность именно такова!

– Ты отказываешься мыслить?! – поразился Амиридис.

– В таком масштабе – да. Во время глобальной операции мыслят седые стратиги в глубоких бункерах, а от нас требуется только профессионализм… Впрочем, – тут Сергий быстро допил свою чашку и аккуратно ее отставил, – я ведь давно уже не военный, я литератор, что с меня толку в таких вопросах?

– Нет, ну всё же, – настаивал Стратиотис, – как человек, бывавший в горах, вы можете сказать, будет вред от нефтепровода или нет? Вот преподобные отцы, конечно, будут недовольны…

– Значит так, – твердо ответил Стратигопулос. – Если преподобные отцы против чего-либо, то я, безусловно, за. И вовсе не потому, что я такой безбожник. Просто я прекрасно знаю, что настоящие-то монахи промолчат, а выступать будут всякие негодники.

– Вы много знаете про монастырскую жизнь? – с сомнением поинтересовался Панайотис.

– Да уж, приходилось мне с тамошней братией общаться!

– Но ведь вы приходили с оружием в руках, едва ли с вами могли быть откровенны!

– Конечно, с оружием! Для тех, кто собирает по хурритским ущельям монашеские уши и другие части, автомат больше подходит, чем сачок и панамка, поверьте моему опыту! – Сергий хохотнул.

– Ты совершенно невыносим! – заметил Фома. – Но я с тобой, пожалуй, соглашусь.

– И правильно сделаешь! – воскликнул Стратигопулос. – Попы должны знать свое место. Еще ничего хорошего не получалось, когда им давали волю в государственных делах. И это именно потому, что «церковное мнение» обычно выражают такие господа, как Кирик Ираклийский, который вам, наш старый добрый Пан, так не нравится!