Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 3

Не успел он сделать и нескольких шагов, как мимо, стуча башмаками, промчался мальчишка-подросток с сияющей физиономией, голубоглазый, с забавной отросшим льняным «ёжиком» на недавно бритой голове. Он так торопился, что едва не сбил с ног уходящего гостя. Тот с любопытством обернулся вслед. Показалось, или эту физиономию, хоть и немного смуглее, он уже видел?

– Ханум! – в восторге завопил мальчишка, размахивая руками и от нетерпения подпрыгивая возле недавно закрывшейся калитки. – Госпожа! Я тут!

Не успевшая отойти, Ирис порывисто обернулась – и всплеснула руками:

– Назар! Назарка!

И, кинувшись навстречу мальцу, обняла его от всей души. Закричала по-османски:

– Мэг, иди сюда, скорее, смотри, кто пришёл! Назарка, какой ты молодец, что отыскал нас! Тебе Тук рассказал, как нас найти? Ну, проходи же скорей!

И так радостно и сердечно звучали её слова, что младший О’Ши не удержался от улыбки. Да уж, хорошо, что домик неприметен, в самом тупичке улицы, вроде их гостиницы; да и селятся здесь горожане средней руки, не вельможи, а то кому-то показалось бы странным, что богато одетая госпожа обнимается с простецким мальчишкой – наверняка слугой или посыльным… Выбери она для проживания улицу богаче – отбоя не было бы от зевак и карет.

Несмотря на то, что жили О’Ши скромно, это было отнюдь не от недостатка средств, нет. Потомки древнего королевского рода, они не нуждались, и были вхожи во многие дома высокородных семейств; оттого-то Райан знал, каково порой отношение к слугам в богатых домах. Люди везде устроены одинаково; вот он и порадовался сейчас и за мальчишку, встреченного с теплотой, и за его хозяйку, невольно приоткрывшую ещё один кусочек прекрасной души.

Да это же арапчонок, вдруг узнал он и улыбнулся ещё шире. Точно. Тот самый, что был в свите, следующей за долгожданной восточной гостьей. Только посветлел отчего-то…

Райан О’Ши ушёл с миром и залеченными ранами на сердце. А обрадованные Ирис и Мэг всё ещё хлопотали над смущённым Назаром.

От новостей голова шла кругом.

Назар уминал пирожки с курагой и изюмом – и куда в него столько умещалось? – слушал женщин, глядящих на него одинаково умилённо и с затаённым восхищением… и, хоть сидел в совершенно незнакомой кухне – чувствовал себя так, словно только что вернулся домой. Он, наверное, как верный пёс: те, говорят, привязываются к человеку, а вот коты – к месту, к дому… Вспомнив о котах, завертел головой, отыскивая взглядом Кизилку, но, к удивлению, не обнаружил поблизости знакомого рыжего хвоста: ни на коврике у тёплого очага, где кот, бывало, любил полежать, не страшась подпалить шкуру; ни среди кастрюль на высоких полках, где любил дрыхнуть средь бела дня…

Оказывается, наглая морда до сих пор гостит в аббатстве. Не захотел, видите ли, следовать за хозяйкой, всё крутился в саду, охотился за кем-то. Монахини шептались – он, де, подолгу сидел на тропинках, замерев, наклонив голову совершенно по-человечески, будто прислушиваясь к кому-то невидимому. Понаблюдав за ним, матушка Констанция попросила Ирис оставить своего питомца ещё на несколько дней. Ибо есть подозрение, что общается он не с кем-то, а с самой Святой Гертрудой, покровительницей не только монастыря, но и домашних животных, а особенно котов и кошек. Такой вот великой любовью к ним она отличалась ещё при жизни. Даже на церковных витражах и в летописях сия благочестивая дева, отказавшаяся когда-то ради служения Жениху Небесному от брака с самим королём и основавшая монастырь, изображалась в компании целого сонма кошачьих, изгоняющих крыс и мышей. Пусть Кизил остаётся, плохому святая не научит!

Узнав о таком, Назар только покачал головой, а про себя подумал: ну, ничего себе! Он-то считал, что чудеса только в Инквизиции случаются!

Женщины наперебой потчевали нового гостя, а заодно охотно сообщили, с кем он совсем недавно разминулся. Обомлевший парень рванулся было вслед, бить ненавистного О’Ши, но его в четыре руки удержали – и объяснили разницу между внуком и дедом. Даже Али, присутствовавший тут же, кивком подтвердил и одобрил, что, дескать, с младшим можно иметь дело, он мужчина правильный и надёжный, а вот старший, хоть и родственник, но пусть держится от их дома подальше, это уже оговорено.

Да и защитный барьер вокруг дома с садом хозяйка установит. Так оно спокойнее. Не слишком сильный, временный, это же не как в доме эфенди – на много лет, а на месяц, не больше… Но сколько бы ни простоял – пробраться через него будет нелегко. Надо только дождаться, пока разойдутся все пришлые слуги, чтобы магический контур «запомнил» тех, кто останется внутри, и определял бы потом, как «своих», свободно впуская и выпуская. Так что хорошо, что Назар пришёл именно сейчас, дом и его запомнит.

И даже жаль, что милый маленький особнячок не собственный, а лишь снятый на какое-то время. Но если хозяева его не продадут кому-то ещё – возможно, Ирис его со временем выкупит, чтобы останавливаться здесь, потому что Лютеция ей нравится уже сейчас, хоть она мало чего успела пока увидеть. Хочется узнать больше, и побывать в местном соборе Нотр Дам и сравнить с Роанским, и заглянуть в университеты на лекарские факультеты, и посмотреть картины здешних художников, потому что в Османии живописи нет, и скульпторов тоже… А скоро в Зелёном театре Лувра будут разыгрывать новую пьесу господина Шеакспера. Труппа приехала по приглашению покровительствующей комедиантам королевы Бесс, из Лондона, но все роли переведены на франкский язык, и даже для низших сословий будет несколько представлений – разумеется, уже не во дворце.

А пока – Ирис благополучно прячется от косяков поклонников, которые рыщут по городу, проведав откуда-то, что Рыжекудрая вот-вот покинет монастырь. Из-за этого она и попросила Тука и Бомарше, подыскивающих ей жилище, выбрать скромный домик в неприметном месте. Вот они и нашли.

А пока что – в доме хлопочет прислуга, присланная графом. И, разумеется, во время работы судачит, судачит… Это же женщины, они по-другому не могут! Вот так походишь между ними, вроде как присматривая – и наслушаешься всякого. О том, что в доме графа творятся интересные вещи: де Камилле, представьте, стал видеть простых людей, и даже не брезгует иногда спросить о чём-то, и не только о делах. Мало того: откуда-то из глухомани выписал больную старуху, говорят, ослепшую, пристроил в лечебницу при монастыре гертрудианок, и велел приготовить для неё после лечения две комнаты в закрытом ранее крыле покойной матери. Само крыло недавно приведено в порядок: отмыто, отчищено после десятилетнего-то пустования, проветрено, мебель обновлена, цветы во всех комнатах… Не надумал ли граф жениться? А та старуха оказалась вовсе не старухой: пожилая, да, но ещё крепкая и почти и не седая, только, говорят, бельма на глазах были, но монахини чем-то их промывали-промывали, молились – да и отмолили. Наннет, оказавшаяся бывшей графской кормилицей, прозрела. Эх, не иначе Господь его сиятельство вразумил, или где-то к чему-то граф сильно приложился головушкой, ведь на пустом месте человек так не меняется…