Наталья Игнатова - Ничего неизменного. Тарвуд-2

– Нет, – сказал Мартин. – Я не знаю. Меня такой возможности не лишит никто.

Заноза мысленно ему поаплодировал. А потом спросил у мисс дю Порслейн разрешения закурить, и под этим предлогом чуть отодвинулся от стола, чтобы лучше видеть обоих.

Лезть в разговор не хотелось, хотелось посмотреть, понять, что делает Мартин. Что делает мисс дю Порслейн и так понятно – ищет покровителя, вместо Хольгера. Скорее всего, ищет инстинктивно. Выбрала самого сильного и надеется на его защиту.

Страшно ей. Жалко ее. Но хоть и жалко, а все равно нужно, чтобы она боялась.

Кажется, именно это Мартин и делает. Пугает. У него неплохо получается.

Полумрак и тени были подходящими декорациями. Вспыхивающие желтым глаза, проблески клыков, длинные когти – все это казалось миражами, обманом зрения, игрой света. И все это казалось реальным. Заноза такого Мартина не знал, никогда не видел, чтобы тот демонстрировал свою не-человечность. Зато знал – Мартин говорил – что Лэа очень не нравится, когда он хоть как-то дает понять, что человеческого в нем только тело. Сейчас Заноза и за тело уже не поручился бы. Все могло быть настоящим: и зрачки, и клыки, и когти. И хватило бы совсем немного фантазии, чтобы увидеть, как тени на стене за спиной Мартина складываются в черные гладкие крылья.

– Сеньор Мартин сегодня очень страшный, – шепнула подошедшая сзади Берана. Наклонилась, обняв за плечи. – Совсем не похож на себя.

Если б Заноза загодя не учуял ее запаха, вздрогнул бы, наверное.

– Сеньор Мартин всегда такой, – сказал он, – просто обычно скрывает.

– А она красавица. Где ты ее взял? Это же ты ее притащил? Девочки говорят, вы вместе вышли из номера, и номер был твой.

– Мы там были втроем.

– Это даже еще хуже. Сеньор Мартин женат, между прочим!

Познания Бераны в некоторых областях порой оказывались обескураживающими. Причем, они могли быть и обескураживающе малы, и обескураживающе велики одновременно. В одной и той же теме. Как сейчас, например. Девственница в свои восемнадцать, она воображала, будто все знает о любви, и для демонстрации познаний выбирала самые неожиданные моменты.

– Мартин, – спросила мисс дю Порслейн этим своим, немного-слишком-требовательным тоном, – здесь есть клубника?

Мартин бросил взгляд на Берану. Та быстро выпрямилась и, отчеканив:

– Сейчас принесу, сеньор Мартин! – умчалась на кухню.

Только деревянные подошвы простучали по полу.

Когда Берана вернулась, мисс дю Порслейн уже рассказывала Мартину о себе. Считалось, что о Хольгере, но Хольгер в истории присутствовал лишь в качестве сюжетообразующего персонажа. Заноза почему-то думал, что мисс дю Порслейн получила афат против воли. Ошибся. Оказывается, сначала Хольгер захотел написать ее портрет. В процессе работы выяснилось, что у мисс дю Порслейн есть способности к живописи. Он стал учить ее, и только тогда, когда его очарование стало непреодолимым, предложил афат. Бессмертие. Вечную молодость и красоту.

Хитрая тварь. Тогда, четыреста лет назад, он не был таким наглым, как сейчас. Не был так уверен в своей безнаказанности. Хасан не ошибся: дайны Хольгера, исходя из того, что рассказывала мисс дю Порслейн, были дайнами убеждения, а не принуждения. Может быть, приказывать он научился позже? Так бывает. Мисс дю Порслейн могла получить дайны принуждения вместе с афатом – феи всем делают разные подарки – а Хольгер, наблюдая за ней, мог освоить их. И счесть более эффективными.

А дайны принуждения мешают дайнам убеждения. Считается, что они взаимосвязаны и дополняют друг друга, у них даже есть общее название: «дайны власти», но на деле они друг другу противоречат. Чтобы убеждать, нужно уметь встать на чужое место, понять того, на кого воздействуешь, почувствовать его и посочувствовать. Чтобы убеждать – нужно быть эмпатом.

Чтобы приказывать – нужно быть равнодушным. Помнить, что перед тобой не люди, не вампиры, не духи. Не разумные создания, а инструменты, существующие лишь для твоего удобства.

Поэтому дайны принуждения работают лишь с теми, кто слабее.

Поэтому дайны убеждения работают всегда.

– У меня была дочка, – мисс дю Порслейн вынула из вазочки ягоду, повертела в тонких, бледных пальцах. – Вы любите детей, Мартин? Я очень люблю. Я мечтала о ребенке, пока была жива, но Эрик… мой муж… оставил меня слишком рано. Море забрало его. И я до сих пор не знаю, погиб ли он, или потерялся в своих Индиях, остался навсегда в чужих странах, и умер там от старости. Я не знаю, церковь не знала, и мне не дали бы развод, даже если бы я попросила.

Она взяла нож. И сделала в клубнике надрез.

Впервые за все время разговора, Мартину стало интересно. Нет, не то, что говорила мисс дю Порслейн. Ему понравилось, как лезвие вошло в сочную алую мякоть. Как красный сок потек по белой коже.

Заноза вытянул из пачки еще одну сигарету. Берана, которая, наплевав на обязанности – и, заодно, на приличия – уселась к нему на колени, во все уши слушала мисс дю Порслейн. И ни на клубнику, ни на Мартина не обращала внимания.

– Я знаю, как это бывает, – сказала она. – Мужья пропадают в море, военные моряки, и считаются пропавшими без вести. Поэтому семьям не платят пенсии.

Вряд ли мисс дю Порслейн нуждалась в пенсии, хоть при жизни, хоть после смерти. Она не рассказывала о том, что бедствовала. Она рассказывала о том, как два года, прошедшие до встречи с Хольгером, хранила верность своему Эрику. И как хранила ее потом. Всегда. Вплоть до афата. Несмотря на то, что после смерти вновь взяла девичье имя. Рассказывала, как мечтала о ребенке. Хотя бы об одном. О девочке или о мальчике. Впереди была одинокая жизнь и, скорее всего, монастырь под старость. Она уже выбирала, в какой именно из монастырей начать делать пожертвования, когда Хольгер сказал, что сможет сделать ее бессмертной.

Вечно юной. Вечно прекрасной.

Вечно одинокой.

Ей нужны были молодость и красота. Скорее всего. Заноза не поручился бы – он пока слишком мало знал мисс дю Порслейн, чтобы делать выводы, – но слишком уж трагично говорила она об этом. Именно о красоте и юности. И слишком часто в ее рассказе звучали слова «юная», «прекрасная» и «мертвая». Вместе получалось «юная, прекрасная, мертвая», от чего Занозе хотелось сменить кожаный плащ на черный шелк, надеть ботинки до колена, и уйти куда-нибудь на кладбище, пить с готами красное вино.

Нет, вина он не пил. Но мог пить кровь пьяных от вина готов. А это одно и то же.

По словам мисс дю Порслейн, Хольгер с каждым десятилетием становился все бесчувственнее. Все чаще убивал «поцелуями». И давал все больше афатов. Окружил себя молодыми вампирами, парнями и девушками, которых держал то ли на положении рабов, то ли, вообще, живой мебели. Ему нужны были дайны, которые най получали с афатом, дайны, которых не было у него самого. Хольгер наблюдал за молодняком, пока не понимал принцип использования новых дайнов, а потом приказывал оставить най на солнце.