Габриэль Ферри - Лесной бродяга. Т. 2

Хосе подошел к живой изгороди, скрывавшей их от бандита, и раздвинул ветви кустарника.

– Сеньор Кучильо, – крикнул он, – на пару слов!

Но бандит, до безумия ослепленный видом искрившегося под лучами солнца золота, ничего не слышал. Его скрюченные пальцы рыли песок с рвением голодного шакала, вырывающего труп.

Только когда его окликнули в третий раз, он повернул голову и, обратив к Хосе разгоряченное работой лицо с блуждающими глазами, поспешно закрыл инстинктивным движением почти бессознательного недоверия одним концом серапе набранную им груду золота.

– Сеньор Кучильо, – продолжал испанец с едким сарказмом, которого бандит, впрочем, не заметил. – Я вот услышал полчаса назад от вас одно чрезвычайно мудрое высказывание. Оно меня поразило глубиной мысли и дало самое лестное представление о вас и вашем характере.

– А-а… – пробормотал Кучильо, – вот и этому тоже понадобились мои услуги! Эти люди начинают становиться нескромными… Впрочем, они хорошо платят, надо отдать им должное! – добавил он, утирая лоб, с которого градом катился пот. – Мудрое изречение! – проговорил он уже вслух, небрежно отбрасывая в сторону горсть золотоносного песка, который всюду, кроме только этой долины, составил бы счастье любого искателя золота. – Какое? Я часто говорю несравненно более мудрые вещи и почти не замечаю их. У меня вообще философский склад ума!

– Я вам напомню. Вы сказали: «И что такое, в самом деле, жизнь человеческая! От каких пустяков зависит она! Ведь пятнадцать лет назад я остался жив лишь благодаря тому, что не нашлось поблизости какого-нибудь дерева!» Так вы высказались, сеньор?

– Весьма возможно! – отозвался Кучильо рассеянно. – Я действительно долго предпочитал кусты, но теперь давно уже успел примириться даже с высокими большими деревьями. Да, собственно говоря, почему вы спрашиваете меня об этом? – с нетерпением спросил он.

– Да так, из любопытства, – небрежно уронил Хосе, – а скажите, как это вы так быстро нашли Золотую долину, когда мы искали, искали ее?!

– Дело случая! – хладнокровно отвечал бандит с наглой улыбкой. – А может быть, – с лицемерным смирением прибавил он, – и само Провидение указало мне ее: ведь, нужно вам признаться, я думаю пожертвовать все это золото на богоугодные дела!

– Благое дело! – глубокомысленно произнес Хосе, но не мог удержаться от улыбки, тут же замеченной бандитом.

– Во всяком случае, – снова начал он, – каким бы образом я ни отыскал долину, все золото теперь мое: я честно заработал его убийством, а, нужно заметить, я не убиваю даром. Впрочем, – продолжал он, видимо, обдумывая что-то, – я не эгоист и готов поделиться с вами своим счастьем. Знаете что? Здесь есть в одном месте громаднейшая глыба золота, ей цены нет! Я дарю ее вам!

– Спасибо! – добродушно отвечал Хосе. – А где находится это сокровище?

– Там, вверху! – проговорил Кучильо, указывая на вершину пирамиды.

– Там, на вершине, возле пихт над обрывом? Ах, сеньор Кучильо, укажите, где точно следует искать?

Бандит не очень-то хотел расставаться со своим грузом, но, решив поскорее отделаться от «беспокойного человека», как он мысленно называл Хосе, поплелся на вершину холма. Хосе направился за ним, показав знаком Фабиану и Розбуа, чтобы они по приглашению бывшего солдата взбирались следом.

– Никто не уйдет от своей судьбы, – говорил Хосе догнавшему его Фабиану, – смотрите, этот бездельник глазом не моргнет! Как бы то ни было, но помните, что вы клялись отомстить за смерть вашего приемного отца! Еще тут не расчувствуйтесь!

– Не беспокойся! – твердо проговорил Фабиан, нерешимость которого теперь совсем исчезла. – Пусть и с ним поступят так, как он поступал с другими!

И трое неумолимых людей появились на вершине пирамиды, где Кучильо их уже поджидал.

При виде строгих и суровых лиц тех, кого он имел столько оснований опасаться, в душе Кучильо снова зароились прежние опасения. Тем не менее он старался сохранить свой апломб и не падать духом раньше времени.

– Вот смотрите, видите? – сказал он, указывая на водопад. – Вон там в скале!

При этом он указал рукой на то место, где раньше искрилась та громадная глыба золота, которой овладел Ороче и от которой осталась лишь выемка в скале.

Жадный взгляд бандита тотчас же заметил исчезновение самородка, – и крик сдерживаемой ярости едва не вырвался у него из груди. Но никто из его судей не глядел на водопад. Фабиан взглянул на Кучильо – и под его взглядом кровь застыла в жилах бандита.

– Кучильо, – проговорил молодой человек. – Вы однажды не дали мне умереть от жажды и этим оказали услугу человеку, который не отплатил вам за то неблагодарностью: я простил вам тот удар кинжалом, которым вы ранили меня в саду асиенды Дель-Венадо; простил вам и новые покушения на мою жизнь близ Сальто-де-Агуа; мало того, я простил вам еще и тот выстрел, который только вы могли направить в нас с вершины этой пирамиды! Я простил бы вам все дальнейшие попытки подобного рода, которые клонились к тому, чтобы лишить меня той жизни, которую вы некогда сохранили мне. Я не только простил вас, а еще вознаградил более чем по-королевски за исполнение того приговора, который был утвержден на нашем суде! Но у вас на совести есть еще одно преступление, которого вам и ваша совесть не могла простить!

– О, с совестью-то своей я постоянно живу в ладу! – возразил Кучильо с мрачно-любезной улыбкой, начиная уже чувствовать сильное беспокойство.

– Я говорю о том вашем друге, – продолжал Фабиан, – которого вы так предательски убили!

– Он оспаривал у меня мой выигрыш, и, говоря по чести, в тот раз выпито было очень много вина! – оправдывался Кучильо.

– Не прикидывайтесь, будто вы не понимаете меня! – гневно воскликнул Фабиан, раздраженный наглостью и нахальством этого негодяя.

Кучильо сделал вид, что старается что-то припомнить.

– Если вы говорите о Тио Томасе, то это дело никогда не было хорошо расследовано, однако…

Фабиан раскрыл уже рот, чтобы ясно сформулировать обвинение в убийстве Арельяно, когда Хосе неожиданно перебил его:

– Я очень бы желал узнать поподробнее историю о Тио Томасе. Быть может, сеньор Кучильо не найдет времени для составления своих мемуаров, что, конечно, стало бы невосполнимой потерей для человечества.

– Я, со своей стороны, дорожу возможностью доказать, что немногие могут похвастать такой чуткой совестью, как я, – сказал Кучильо, видимо польщенный комплиментом. – Так вот, как было дело: Тио Томас, мой закадычный друг, имел племянника, с нетерпением ожидавшего наследства после своего дядюшки, человека весьма зажиточного. Я получил от племянника сто песо и за эту сумму обязался ускорить время вступления его в права наследства. Это было, конечно, ничтожное вознаграждение за столь прекрасное наследство, и я пошел и предупредил о нашем заговоре Тио Томаса, который дал мне двести песо за то, чтобы я позаботился о том, чтобы его племянник никогда не смог ничего наследовать от него. Но здесь я оплошал, отправив на тот свет племянника, не предупредив его даже о том, как бы это следовало сделать. Вот тогда-то я и почувствовал, как неудобно иметь слишком чуткую совесть: деньги племянника положительно жгли мне руки и ложились упреком на мою совесть, я решил избавиться…