Валерий Злобин - Я умру, если остановлюсь…

– А в гости к маме мы заедем? – спросил Мэтью неожиданно даже для себя.

– Нет, – отрезал он.

– Почему мама не поехала с нами?

– Потому что, – грубо рявкнул Клейн.

– Но я хочу к маме, хочу, чтобы она… – не унимался Мэтью.

– Племяш, твоя мама просто… – начал было Стивен, слегка отпустив педаль газа. Он славился тем, что мог мирно, с присущей дипломатам изящностью, решить любой конфликт. Даже будучи пьяным в драбадан, ему всегда удавалось выйти сухим из воды, а точнее целым и невредимым уйти от драки в переулке за баром. Как любили поговаривать друзья: «Язык-то подвешен, ему б разумное применение найти!»

Но не в этот раз. Его прервал стук массивного кулака по столу, от чего тарелка с последним кусочком любимого деликатеса подскочила на месте. Лицо Клейна наполнилось яростью, после долгого приступа кашля капилляры в его глазах полопались, от чего взгляд стал столь диким, что Мэтью невольно втянул голову в плечи.

– Твоя мать бросила тебя, потому что не захотела жизни, к которой я веду тебя сейчас! Понимаешь? – он запнулся, взглянул на ёрзавшего за сиденьем Стивена. – Она ушла, потому что не смогла бы вынести такой жизни. Понимаешь, сынок… эм… ты болеешь редкой… даже… уникальной болезнью. Почему мы, по-твоему, постоянно движемся? Куда-то едем и никогда не сидим на месте, м? Знаешь почему?

– Нет, сэр, – дрожащим голосом ответил Мэтью.

– Потому что врачи сказали, что твой мозг слишком чувствителен к каким-то там магнитным полям… я не учёный, сам знаешь, твой отец умом не блещет, но суть мне уловить удалось. Если ты не будешь двигаться в пространстве, если остановишься дольше, чем на пару минут, то всё! Отправишься к нашей любимой бабуле, упокой Господь её душу, понимаешь?

– Да, сэр, – сердце Мэтью бешено колотилось в груди, будто разъярённый демонтажник решил и там заняться своеобразной «реконструкцией».

– Вот и… – сквозь кашель сказал Клейн, – отлично! – он взъерошил слегка дрожащей рукой волосы сына, после чего поднялся из-за стола и спокойно добавил: – Доедай свой праздничный завтрак, сегодня нас ждёт отличный день!

Но у Мэтью что-то будто застряло в горле, и, глядя на последний кусочек запечённого с яйцами хлеба, он вдруг понял, что больше в него не влезет. И чем дольше он об этом думал, тем ближе тяжёлой поступью приближалось к нему осознание того, что жизнь его изменилась, как изменилась жизнь Фродо, на чью долю выпало отнести кольцо Всевластия в мрачный тёмный Мордор.

В тот день Мэтью возненавидел гренки.

А ещё возненавидел отца, который как ни в чём не бывало, вернулся на пассажирское место и спустя пару мгновений дорожной тишины учинил новый спор с братом.

4

– А как же сон? – спросила Эмма.

– Я сплю по 4—5 часов в день каждый раз, когда мне удаётся найти что-то, что находится всё это время в постоянном движении.

– А если не найдёшь?

– Всегда можно найти попутку, – отвечал Мэтью нудно и монотонно, ведь ни одного нового вопроса за последние две минуты, как и за прошедшие 18 лет, он не услышал. – И всегда можно предупредить человека о том, что один раз в семь миллиардов случается такое, что человек рождается с обострённой формой танатофобии.

– Это же просто фобия? Боязнь смерти, если я не ошибаюсь, – поинтересовалась Эмма.

С каждым новым вопросом симпатия Мэтью к рыжеволосой незнакомке перерастала в нечто большее. Похоже, он медленно и бесповоротно влюблялся в Эмму. Она действительно была уникальной, особенно в те моменты, когда задавала вопросы и тут же сама отвечала на них. Многих такая черта характера раздражала, но только не Мэтью. Мэтью это нравилось. Разговоры с людьми, склонными к размышлениям всегда разжигали в его сердце огонь и надежду.

Путешествуя из города в город, из штата в штат, он видел людей, которые озабочены повседневными проблемами. Они постоянно спешат, копошатся, будто муравьи, пляшущие под дудку невидимого озорника с лупой. Среди них, конечно же, ему попадались люди, преследующие определённую цель, что, несомненно, вызывало чувство гордости и уважения. Однако большинство из них бесцельно бродили по муравейнику жизни из одной секции в другую, безвольно выполняя заповеди, навязанные родственниками и обществом.

В возрасте 22 лет, впервые посетив Нью-Йорк, Мэтью был поражён тем, как прекрасен город, о котором он так много читал в книгах и статьях. Жизнь в « Большом яблоке» буквально кипела, и это казалось ему таким восхитительным и таким воодушевляющим. Он впервые очутился там, где всё и вся находится в постоянном движении. Совсем как он.

И именно в Нью-Йорке годами позднее, одним осенним днём он и узнал то, что заставило его пересечь девять штатов и сесть на тот самый поезд, в котором любопытная рыжеволосая незнакомка заведёт разговор, который впоследствии и заставит его остановиться…

5

– В инстаграме? – переспросил Мэтью у девочки, что едва успевала следовать за ним через перекрёсток мира – прямо через Таймс-Сквер, где его и угораздило попасть в объектив юного фотографа-фрилансера.

– Да, – не унималась она, закрывая крышечкой 50-mm объектив изувеченного временем фотоаппарата с маркировкой 60D в правом верхнем углу. – Неужели, ты не знаешь что такое инстаграм? Все знают, что такое инстаграм!

– Я – нет! – Мэтью услышал, как сильно его голос стал похож на голос отца, отчего ему вдруг стало тошно, и он решил стать мягче и даже изменился в лице. И вновь повёл себя совсем как отец. – Что это такое? – спросил он голосом заботливого родителя, чьё чадо упало посреди детской площадки и разбило коленки.

– Социальная сеть, – пояснила она, – где люди выкладывают фотографии и делятся своей жизнью с другими.

– А если делиться нечем? – грустно заметил Мэтью, слегка сбавив темп. Он понял, что отвязаться от навязчивого подростка ему не удастся, поэтому решил попутно внимательнее разглядеть Таймс-Сквер, пусть и под пристальным надзором девушки в яркой жёлтой курточке.

– Тогда люди притворяются и выставляют фото, где путём хитрых манипуляций проецируют жизнь, о которой мечтают! Я знала одну су… девку, так она садилась на пол, засовывала колени под футболку и селфилась, мол: «Смотрите, какие у меня большие сиськи». Дура дурой, но фолловеров-то она себе набила и в итоге за счёт рекламы сделала грудь.

– А толку-то? – спросил Мэтью, хоть и не понял половины из произнесённых ею слов. Никогда прежде он не был таким отстранённым. Видимо, город сильно влиял на него, особенно Таймс-Сквер – перекрёсток мира, представлявший собой олицетворение его нелёгкой жизни.

Его завораживала обрамлённая высотками, пронзающими осеннее небо, площадь с сотнями билбордов и рекламных щитов, каждый из которых взрывался фейерверком красок и эмоций, что заполняли пустоту в сердцах туристов и местных суетливых муравьёв.