Сергей Говоров - Грозненский альпинизм советского периода

Взглянув вперёд, я увидел, что Саша Курочкин солдатиком, как в воду, уходит в снег. До рывка верёвки я рефлекторно успел, как говорят, «зарубиться» – упасть, вогнать клюв ледоруба в фирн, умудриться не напороться на острую лопатку ледоруба, пропустив её между ухом и плечом, и навалиться на ледоруб. Годы тренировок не прошли зря: ребята быстро навертели в лёд крючья и закрепили верёвку. Нам в который раз повезло – трещина оказалась неглубокой, расширяющейся книзу. Обстановка была сюрреалистическая: сквозь туманную мглу, яростную метель и дикий вой ветра из недр ледника глухо, как из бочки, доносился жуткий мат.

– Я в чайнике!!! – кричал Саша: своды ледяного грота сужались над его головой.

Соорудив из репшнуров, карабинов и крючьев простейший полиспаст, мы довольно быстро выдернули его из трещины.

– Все живы, значит, всё в порядке, – отдышавшись, вспомнил Лёнчик фразу из Жюля Верна.

***

…Тин Тиныч много лет спустя, уже после развала СССР, собрал однажды рюкзак (почему-то очень быстро, как будто опаздывал куда-то), поехал в Приэльбрусье, поднялся на Приют Одиннадцати, постелил спальник под камнем, снял ботинки, улёгся на спальник так, чтобы видеть Эльбрус – и умер.

Кто знает, что творилось в душе этого человека.

***

Запомнилось восхождение на пик Панорамный 17 августа 1978 года. Может, с него и видно какую-то панораму, но в тот день, когда мы шли по стене, погода обвалилась.

Надо пояснить, что «идти» на альпинистском жаргоне означает передвижение вообще, любым способом; это слово не обязательно означает ходьбу как таковую. Можно даже болтаться в воздухе на отрицательном уклоне, поднимаясь по верёвке на зажимах – жюмарах 13 13 Приспособление для подъёма и спуска по верёвке ; всё равно это называется «идти». Двигаться было непросто, но пока всё шло без приключений.

Где-то на середине стены нас накрыла непогода – внезапно и резко: туман, ветер, снег – всё сразу. Сперва мы надеялись, что это временное явление; но прошёл час, два – ветер и снегопад становились всё сильнее. Скалы залепило снегом, зацепок не видно, трещины для крючьев удавалось отыскать только после раскопок. На связи из лагеря нас с тревогой спрашивали – как дела; командир отряда кричал по рации: вы там хоть небо видите? у вас ледовые крючья есть? крючьев не жалеть! всё спишем!

Видимо, внизу погода была не лучше.

– Камень!!! – услышал я вопль сверху и рефлекторно выполнил единственно возможное в этом случае: прижался к скале.

В этой ситуации нельзя шарахаться от скалы – во-первых, чаще всего некуда, а во-вторых, таким образом гарантировано попадаешь под обстрел. Смотреть вверх – полное безумие: получишь камнем в разинутую пасть, такие случаи бывали. Наиболее эффективно мгновенно прижаться к скале: стена не бывает совсем гладкой, а малейшие выступы не дают камням лететь вплотную вдоль неё, отбивая их рикошетом; поэтому чаще всего имеется один-два дециметра непростреливаемого пространства и есть шанс уцелеть. При этом следует спрятать руки – даже удар по голове (на ней каска) может оказаться не так опасен, как травма рук – с повреждёнными руками человек на стене обречён, хотя всё остальное у него может быть в полном порядке: он не сможет спуститься, помочь себе или хотя бы вызвать спасателей по радио.

Камень чиркнул по каске сзади, удар пришелся по рюкзаку – в который раз опасность прошмыгнула в сантиметре возле затылка. Когда грохот камнепада отдалился, я осторожно глянул наверх и успел заметить, как за долю секунды ужас на лице Лёнчика сменился привычным иронично-уверенным выражением: стало ясно, что обошлось.

На занятиях наши инструктора часто повторяли: «надо чувствовать партнёра», стремясь упорными тренировками выработать в нас шестое чувство, при наличии которого верёвка, соединяющая тебя с напарником, превращается в нерв, объединяющий двух порой очень разных людей в единый организм – связку. Надо сказать, что в реальной обстановке, когда цена любой ошибки велика, это чувство вырабатывалось довольно быстро; порой возникало отчётливое ощущение передачи мыслей по верёвке: малейшие её шевеления совершенно ясно говорили о том, что делает твой напарник на другом конце, в сорока метрах от тебя (а это высота шестнадцатиэтажного дома).

Сейчас ситуация была настолько острой, что мы все находились в своеобразном состоянии транса, когда слова почти не нужны и общение идёт на телепатическом уровне; причём это состояние воспринималось нами как совершенно естественное. Прочитав в моём взгляде всё, что может сказать уцелевший после камнепада человек его виновнику, Лёнчик поднял вверх палец и назидательно изрёк: «надо чувствовать камень партнёра». Рефлексировать было некогда, и мы двинулись дальше.

В надвигающихся сумерках мы выбрались на перемычку между вершиной и скальной башней. Поскольку уже начинало темнеть, Женя Недюжев с Лёшей Луконенко стали налаживать ночлег на снегу, а мы с Сашей Курочкиным пошли по гребню наверх снимать записку. Опасаясь промахнуться в надвигающейся темноте и уйти на другой склон, я стал вспоминать описание маршрута: «по гребню северо-западного контрфорса обойти жандарм 14 14 Скальный выступ на гребне горы, преграждающий путь «верблюд». Это ясно, но вот как там в натуре выглядит этот самый жандарм, скорее всего и на верблюда-то не похож: любят составители описаний образные выражения, но уж два-то горба должны быть… Жандарм мы вскоре увидели: горбов не было, но на верблюда чем-то действительно был похож.

Воздух был настолько насыщен электричеством, что разряды били по всем выступающим формам рельефа. Мы шли, как под обстрелом: пригибаясь за камнями; почти ползли. Я попробовал высунуть голову из-за камня и тут же услышал звон с быстрым повышением тона: З-З-з-з-ззззз!!! – почувствовал, что сейчас получу в лоб разряд и быстро присел – звон прекратился. Больше высовываться из-за камня или привставать я не пытался. Добравшись на четвереньках до вершинного тура, раскидали камни – жестянка с запиской была вся в дырках с оплавленными краями: следы от молний. Забрали наполовину сожжённую записку предшественников, сунули в банку заранее написанную свою, и как могли быстро стали спускаться обратно на перемычку.

Ночью палатку периодически заваливало снегопадом, раза три мы выбирались её откапывать. С рассветом погода не улучшилась. Ждать было бессмысленно, поскольку снежно-лавинная обстановка ухудшалась с каждым часом. Мы решили рискнуть и пошли вниз.

Спуск по кулуару – заснеженному жёлобу – прошел без особых происшествий; только пару раз на нас со склонов прыгали небольшие лавины; мы загоняли ледорубы глубоко в снег и, вцепившись в них, пережидали снежный обвал.