Мишель Рут - Магия и прочие приключения

Йан и раньше бывал на казнях, но издали, на краю толпы, и впервые увидел ведьму вблизи. Тоже молодая, но бледная, ни кровинки в лице, и совершенно апатичная, будто её уже убили. Безучастно выслушала обвинение и приговор, слабо затрепыхалась, когда её привязывали к столбу над кучей хвороста. И только когда пламя охватило тело, закричала…

У Йана была самая худшая оценка за тот конспект. Его просто не было. Он не выдержал и сбежал с казни.

Однокашники подсмеивались, но некоторые глядели сочувственно. Гингер закатал гневную проповедь, где Йану за малодушие отводилось место на следующем костре. Декан похлопал по спине и ободряюще сказал: «Не все богословы кого-то сжигают. Потерпи, и найдёшь себе мирную должность. Ты один из лучших учеников… был до сего дня».

Йан остановился, ещё раз навострил уши и огляделся. Серые стены в разводах казались одинаковыми сзади и впереди. Капала вода, в боковом туннеле журчал ручей, воздух был холодным и всё сильней пробирал разгоряченное бегом тело. Куда он забрёл, убегая от ведьмы? Йан вздрогнул, представив, что будет, если он не найдёт выхода из этого лабиринта, но позволил подкашивающимся ногам опустить тело на ближайший каменный уступ. Достал флягу, хлебнул разбавленного вина, припасённого всё за тем же ужином в замке. Эх, знал бы, что окажется тут – нагреб тогда еду со стола не стесняясь.

Теперь самое время подумать.

Ведьма сказала – ей нужна вещь, полученная от Моннера. То есть ножик. И церковники ищут что-то… Наверняка его.

Что же такое этот нож?

Йан ещё раз повертел в руках загадочную вещицу, попробовал кромку пальцем. Даже не острая. Как он разрезал чародейские путы? Он попытался ножиком отрезать бахрому на подоле мантии. Бесполезно.

Сто карелей, колдуны и Церковь… Вот влип. Ещё и под землёй заблудился.

На том мысли закончились, и Йан уловил, кроме треска факела и журчания воды, новый звук. Словно бы постукивание и скрежет, тихий-тихий. Или очень далёкий.

Ведьма ожила! Он похолодел. Но звуки не приближались и не стихали, им словно дела не было до одинокой заблудшей души. Это утешало, и Йан, помедлив, двинулся на звук. Подземелье, тусклое и безжизненное, угнетало, и он был готов выйти даже к подземному царству Дьяволицы. Хотя, говорят, для грешных богословов у неё припасены особо изощрённые наказания, куда там подземельям дознавателей… Йан затряс головой, отгоняя вставшие в глазах картины из Поучений, и зашептал молитвы. Треть Катехизиса успел прочесть, когда подземелье начало меняться.

Коридор, и без того высокий и широкий, раздался до небольшого зала. Поднеся факел к стене, Йан увидел, что она грубо обработана инструментом. В холодном неживом воздухе появились запахи – пыли, пота, конского навоза и еды. В зал вливалось несколько проходов, в одном из них мелькал свет. Но Йан сначала сунулся в тёмный боковой ход. Там был зал поменьше, посреди которого стоял белесый стол, вырезанный – Йан не поверил глазам и даже лизнул для проверки – из куска соли. Там же стояла простецкая глиняная посуда, пни-обрубки вместо стульев, лежали котомки. Издали были слышны голоса – нормальные, человеческие, и Йан горячо поблагодарил Вершителя. Он вышел к шахте, где добывалась соль. Вот почему он не услышал стука сразу – у них был обед!

Осталось придумать, что сказать самим рабочим. Даже если наставники шли пешком, они уже могли разнести весть о поиске студиоза. Значит, мантия с нашивкой книги и священного знака теперь опасна.

Йан скинул мантию и съёжился от холода – в пещерах, не знавших солнечного света, даже летом нетрудно замёрзнуть. Вывернул одежду наизнанку, связал верёвкой, чтоб было похоже на котомку. Трудней всего было потушить негаснущий ведьмовской факел. Пришлось возвращаться к подземному ручью, топить и давить камнем дьяволицкую штучку, а потом топать по тёмным переходам обратно. Когда Йан вышел к штреку, вид у него стал достаточно замёрзший и напуганный.

Трое долбили стену кирками, откалывая драгоценную соляную породу. Ещё двое собирали «белое золото» в бочки, измельчали и оттаскивали в узкий коридор, уходящий вверх. Все они были одеты в одинаковые серые одёжки.

При появлении Йана работа замерла.

– Ребят, запасного балахона ни у кого не найдётся? – жалобно заныл Йан. – Мой вообще развалился…

– Ты откуда взялся? – рявкнул самый крупный и бородатый из мужиков, поигрывая киркой, как пушинкой. – Не помню, чтоб утром с нами спускался.

– Я заплутал тут у вас, свернул видать не туда, только-только вышел к вам…

– Цыц! Во дурень. Новенький что ль? Как зовут?

– Да, новенький, звать Миликом.

– А что, Лемк, – обратился бородатый к соседу, – Войковы лохмотья ещё не выкинули?

– Должны лежать в парадной зале, – откликнулся сосед, более щуплый и тихий. – Иди щас прямо, потом налево… Или ладно, отведу тя.

«Парадной залой» оказался тот самый, со столом. Лемк вытащил из угла серый, истрёпанный балахон из дерюги и такие же штаны. Войко, судя по запаху, работал очень долго и старательно, ещё и спал не раздеваясь.

– А Войко что скажет? – спросил Йан, правда, уже из-под одежды.

– Ничего не скажет. Его лошадь задавила намедни. Тебя ж, поди, заместо него взяли.

– И где мне быть? Где наш… ээ… главный?

Йан одёрнул полы и невинно захлопал круглыми глазами – дурень дурнем, что с него спросу!

Лемк хохотнул:

– Самый главный сидит в замке да заморские вина потягивает. А бригадир наверху, да обозлится, коли увидит, что работник посреди дня незанятый шастает. Станешь сейчас с нами.

На Йана спихнули самую тяжёлую работу – выволакивать громадные, вполовину своего роста, набитые солью бочки вверх по узкому коридору до верхнего уровня, где их принимали и грузили на подъёмники с лошадьми. Но он и не думал жаловаться – лучше уж затеряться среди работников, чем попасть в руки к своим же служителям веры.

«Самая тяжёлая переделка в жизни» – мрачно сострил он, выкатывая кверху очередную неподъёмную бочку.

Проработать на шахте пришлось до конца месяца. Сначала весть о беглом студиозе всколыхнула посёлок, наставники прочёсывали его вдоль и поперёк, но людей здесь было много – пришлых, искателей удачи, наёмных работников в шахту и на выварку рассола, и Йан скромно затерялся в толпе. Слухи ходили самые невероятные. Йан узнал, что он украл главную реликвию Церкви, то ли Чашу с кровью Авы, то ли тиару Главы Совета наставников, изукрашенную драгоценными каменьями. После пары кружек пива Йан сам включился в игру и поведал, что студиоз этот – редкий уродец, карлик со шрамом через всё лицо, а драгоценность украл, чтоб купить любовь ведьмы.

За пятой кружкой сошлись на том, что ведьма съела незадачливого любовника и сделала из его черепа чашу для зелий.