Мэри Элизабет Брэддон - Преступление капитана Артура

– Умен ли он?

– О нет, я не думаю, чтобы он обладал ясным умом,  – ответила леди Лисль после некоторого колебания,  – он учится очень мало. Господин Мэйсом, пастор, приходит ежедневно сюда и дает ему двухчасовой урок, я опасаюсь, что он находит его слишком ленивым.

– Жалуется ли он когда на него?

– Да, жаловался несколько раз,  – проговорила леди Лисль задумчиво.

– Это ничего не значит, Клерибелль; Руперт будет богат и не имеет нужды сделаться ученым. Это только нам, беднякам, осужденным на вечную борьбу за существование в этом мире, необходимо развивать свой ум.

Капитан произнес эти слова с горькой улыбкой и, встав со своего места, подошел к камину и, облокотясь на него, устремил глаза на огонь. Пламя озарило фантастическим светом его смуглое лицо, засверкало в его грустных черных глазах и резко обозначило строгие очертания его красивого рта, полузакрытого усами, которые он то и дело разглаживал рукой. Леди Лисль, сидевшая по другую сторону камина за маленьким столиком, на котором стояла лампа под абажуром, пристально смотрела на него.

– Вы изменились, капитан,  – сказала она наконец.

Он ответил не сразу, но пожал плечами и подталкивал концом сапога уголья. Потом после короткой паузы он произнес спокойно:

– Так вы находите, что я изменился?… И очень изменился!.. Удивительно ли это после того, как я провел восемь лет в Индии? После того, как я восемь лет пил эль и водку… Восемь лет упражнялся на бильярде, играл в кости, в экарте, в различного рода азартные игры, в крикет… Делал набеги на неприятеля, охотился на вепрей и тигров, ссорился, заводил любовные интриги, сражался, должал!.. О леди Лисль! Мне кажется, что уж лучше не пересчитывать все свои деяния: они могли бы не прийтись вам по вкусу.

– Артур,  – сказала Клерибелль, рассеянно вертя свои длинные золотистые локоны вокруг бледненьких пальчиков.  – Знаете ли, что вы сделались настоящим медведем?

– Медведем! – повторил капитан насмешливо.  – А! Только эту-то перемену видите вы во мне после восьми лет разлуки? Обращение мое уж не такое вежливое; голос мой звучит резче; я начинаю говорить дерзости и смеюсь прямо в глаза людям. Я стал нервно-раздражительным и имею теперь несносный характер… То есть я не стараюсь показать его хорошим, как делают люди благовоспитанные. Я обедаю в пальто и в цветной жилетке и явился к женщине, изменившей восемь лет тому назад данному мне слову и которую я не видел с тех пор, в шесть часов пополудни. Не застав ее дома, я отправляюсь вслед за ней, нахожу ее в пустынной местности – и предлагаю ей выйти за меня замуж, между тем как еще не истек год ее траура… Одним словом, леди Лисль, употребляя ваше же выражение,  – я сделался медведем: вы правы.

При последних словах он взглянул в зеркало, висевшее над камином, и, быстро откинув назад свои черные волосы, долго смотрел на себя с задумчивой улыбкой. Леди Лисль не сводила с него полного недоумения взора, но не сказала ни слова. Его влияние на нее было, очевидно, громадное, и в ее обращении с ним проглядывала робость, которая, вероятно, возникала из сознания его силы и своей собственной слабости.

– Леди Лисль,  – продолжал он,  – я уже не кажусь вам больше таким, каким был в сентябре, тому назад восемь лет? А если я скажу вам, что с тех пор стал во всех отношениях другим человеком?

– Артур!

– Взгляните на меня в зеркало… Идите сюда, Клерибелль, станьте рядом со мною, и будем изучать вместе мое лицо. В нем нет особенных примет: две-три едва заметные морщинки под глазами, несколько резких линий вокруг рта и сильная смуглость, произведенная индийским солнцем… Великие боги! Как мало отражает лицо внутреннее состояние человека, и каким иссохшим, старым, безобразным казалось бы мое, если бы на нем остались следы всех пережитых мною душевных бурь! Посмотрите, какая у меня между тем красивая маска, и удивляйтесь, как искусно умеет человек, эта величайшая из всех загадок, скрываться за нею!

– Артур, я отказываюсь слушать вас, если вы будете продолжать в этом же тоне.

– Ах да, я говорю медвежьим языком, не так ли?… Я должен бы лежать у ваших ног и обрисовывать вам самыми радужными красками картину моего восьмилетнего пребывания в Индии: как я из любви к вам никогда не пил двойного эля; как по той же причине не прикасался ни к игральным костям, ни к картам и как избегал общества женщин, чтобы мечтать о вашем хорошеньком личике. Это звучало бы приятно в ваших ушах, не так ли?… Нет, Клерибелль, я не говорю вам всего этого. Я медведь, как вы сказали, и поэтому скажу вам одну истину. Выслушайте же меня! Я ненавижу вас столько же, сколько люблю, – и сердце мое буквально раздирается этими двумя противоположными страстями, я еще не уяснил себе, которая из них привела меня сегодня к вам.

– Артур, сердце мое разрывается, слушая вас,  – сказала Клерибелль, когда он отвернулся и закрыл лицо руками.  – Артур, я обещала сделать все, что будет в моих силах, чтобы вознаградить вас за прошлое… Я обещала это, да? – повторила она, стараясь поднять его голову своими маленькими руками.

– Да, да, вы добры, Клерибелль, и вы обещали даже сделаться моей женою… О моя возлюбленная, моя мучительница, моя дорогая и жестокая Клерибелль!.. Пусть это ужасное прошлое забудется раз и навсегда, и да не падет ни малейшей тени от него на эту прелестную головку!

Клерибелль,  – начал он снова,  – вы обещали быть моей женою: не раскаиваетесь ли вы теперь в этом обещании? Не страх ли принудил вас сдаться на мою мольбу? Обдумайте это, моя дорогая, пока еще не поздно; скажите одно слово, и я оставлю сегодня же вечером этот дом, а через два дня буду снова на пути в Индию… Одно слово, Клерибелль, и вы будете избавлены от меня навеки.

Она подняла на него полные слез глаза и, положив свои нежные пальчики в его широкую руку, проговорила чуть слышно:

– Никогда… Никогда не любила я никого, кроме вас… Я поступила очень дурно, изменяя данному вам слову и выходя за сэра Режинальда Лисля; но я была слишком слаба, чтобы противиться воле моих родных… Как часто сидела я с мужем против этого камина и думала о вас, так что и эта комната и лицо мужа исчезали для меня… Я видела вас раненым на поле битвы или спящим в каком-нибудь мрачном, непроходимом лесу… Видела вас одиноким, покинутым, больным, умирающим; но, слава богу, вы здоровы и невредимы, вы возвращены мне снова… И вы все еще любите меня!

– Люблю и буду всегда любить… Это ведь пункт моего помешательства, Клерибелль… Так вы выйдете за меня, что бы ни случилось, по Божьей воле, дурного или хорошего?

– Да!..

Она задрожала, взглянув опять на его мрачное лицо, и с ужасом повторила медленно его последние слова: «дурного или хорошего».