Мэри Элизабет Брэддон - Преступление капитана Артура

Заходящее осеннее солнце золотило массивные стволы дрока, которые венчали вершину одного из косогоров Суссекского графства.

Издали доносился глухой рокот морских волн, смешивающийся с жалобным стоном сентябрьского ветра. По узкой тропинке, проложенной по вершине косогора, ходила взад и вперед молодая женщина в трауре, не сводя глаз с пылающего небосклона и блестевшего красноватым светом моря. Между кустами бегал мальчик лет семи, останавливаясь по временам, чтобы сорвать желтые цветы, которые через пять минут уже топтал ногами. В долине поднимался дым из труб нескольких хижин, оживляя этот суровый ландшафт. А на извилистой дороге, ведущей к горе, виднелся небольшой фаэтон, запряженный парой лошадей и ожидавший прогуливающихся на вершине особ. Экипаж стоял тут около часа, груму уже надоело ходить вокруг него и прислушиваться к полету куропаток да к раздававшимся изредка в лесу выстрелам какого-нибудь охотника.

– Когда ты поедешь домой, мама? – спросил ребенок, подбегая к матери.

– Скоро.

– Я так устал…

– Мой Руперт!

С этим восклицанием молодая женщина нежно положила руку на плечо мальчика, но все же не отводила глаз от стороны, где солнце исчезало за морем.

– Дитя мое, доктор Персон говорит, что тебе нужно больше движения; я потому и привела тебя сюда… Побегай еще, мой милый… побегай.

– Я не люблю бегать… Давай, мама, играть в лошадки.

Мать глубоко вздохнула и, стянув шаль покрепче вокруг талии, приготовилась исполнить просьбу ребенка. Она была высокая, изящная и поразительно хорошенькая. Действительно, большие ясные голубые глаза ее были прекрасны, хотя им и недоставало выразительности; маленький тонкий нос, рот, который далеко не свидетельствовал о силе характера, и длинные светло-русые волосы составляли привлекательное целое. Можно сказать, что это лицо скорее шло бы кукле, чем живой женщине. Она еще сильнее стянула шаль, завязала концы ее и, дав их в руки сыну, начала бегать по косогору, между тем как мальчик поощрял ее слабым, визгливым голосом. Он называл это игрой в лошадки.

Она бегала очень медленно, чтобы не утомить ребенка. Вскоре, однако, у нее захватило дыхание; она вдруг остановилась и прижала маленькие, обтянутые перчатками руки к сильно бьющемуся сердцу. Мальчик продолжал дергать концы шали.

Перед ней, на тропинке, очутился мужчина. Последние лучи угасающего солнца освещали его смуглое бледное лицо и отражались в его карих глазах, а громадная тень ложилась от него по холму.

– Капитан Вальдзингам! – воскликнула молодая женщина с легким оттенком ужаса в голосе.

– Леди Лисль,  – проговорил новоприбывший, снимая шляпу.

Осенний ветер растрепал волосы капитана и отбросил их на его низкий лоб. Он был красив, но его мрачная красота имела какой-то своеобразный характер: черты его были правильны, но резки, а карие глаза его казались совершенно черными от оттенявших их густых и темных ресниц. Он был высокого роста, широкоплечий и сильный. В одной руке он держал трость с золотым набалдашником, на которую опирался. Встреча эта, очевидно, не удивила его, и во всей его особе не выражалось ничего, кроме легкого оживления.

После минутного молчания он проговорил:

– Я прочел в одном журнале, что он умер.

Леди Лисль кинула на него полуудивленный, полуиспуганный взгляд и пробормотала:

– Я думала, что вы находитесь в Индии.

– Да, но я же прочел о его смерти в журнале. Я пил пиво в одном из калькуттских клубов, в обществе нескольких товарищей. Один из них подал мне какой-то английский журнал, и я, хотя редко читаю журналы, начал пробегать этот номер глазами. Таким-то образом я прочел, между прочим, известие о смерти сэра Режинальда Лисля, владельца Лисльвуд-Парка в графстве Суссекс, двадцати девяти лет от роду… Ну, на другой день Дольгуз поднял паруса – и я уехал.

– Так вы меня лю…

– Я всегда любил вас… а теперь люблю еще более прежнего.

Он схватил маленькую ручку леди Лисль и прижал ее к губам. Мальчик снова начал дергать шаль матери и спросил громко:

– Кто этот господин, мама, и почему он целует твою руку?… Почему он любит тебя?… Ведь это не мой бедный папа.

Капитан Вальдзингам взял мальчика за подбородок и, повернув его бледное, болезненное личико к свету, внимательно посмотрел на него:

– Вы похожи на вашу маму и лицом и характером, сэр Руперт Лисль,  – произнес он.  – Мы будем поэтому хорошими друзьями, и я буду играть с вами в лошадки.

– Тогда я буду любить вас,  – ответил ребенок.

– Вы удивились при виде меня, леди Лисль? – обратился капитан к молодой женщине.  – А между тем что же может быть естественнее моего прихода?… Я прочел, что сэр Режинальд умер, и отправился на другой же день в Англию. Прибыв в Довер, я узнал по справкам, что вы все еще живете в Лисльвуде, и поехал к вам, не заглянув даже в Лондон. В замке мне сообщили, что вы поехали кататься на ваших пони… Ну, я и пошел прямо сюда.

– Почему же именно сюда?

– Ах, вы не догадываетесь?… Потому что мы расстались на этом косогоре, в сентябре же, восемь лет тому назад… Я думал, что вы иногда посещаете эту местность.

– Не будете ли вы жить с нами в замке?

– Нет, я остановился в гостинице «Золотой лев», но буду приходить ежедневно в парк. Если же я остановлюсь у вас, то вы можете сделаться предметом сплетен.

– Вы правы…

Она так редко задавала себе вопросы и так привыкла жить чужим умом, что ее постоянно нужно было наталкивать даже на самые простые мысли.

– Я видел на дороге ваш экипаж и узнал ливрею дома Лисль,  – продолжал Вальдзингам.  – Не подвезете ли вы меня?

– Подвезем… Если хотите быть у нас, то заметьте, что мы обедаем в семь часов. Теперь, должно быть, уже более, но я почти всегда заставляю ждать себя… Идем, Руперт.

Она взяла мальчика за руку, и все трое стали спускаться с горы.

– Вы говорили, что рады видеть меня,  – сказал он вдруг, ударяя тростью по деревьям,  – но между тем в вас вовсе не заметно радости.

– Вы так испугали меня!.. Вам бы следовало предупредить меня письменно о вашем приезде… Я ведь не особенно сильна.

– Это верно,  – перебил капитан со странной, почти презрительной улыбкой.  – Вы никогда не имели сил… Ни для борьбы, ни для страданий… Простите меня, леди Лисль; одному небу известно – скрывается ли причина этого недостатка в вашей душе или же в вашем организме… Я даже спрашивал себя несколько раз: есть ли у вас душа?

– Вы жестоки по-прежнему, Артур,  – проговорила она.

Большие голубые глаза ее наполнились слезами.

– Скажите вашему сыну, чтобы он шел один к экипажу, а вы пройдете немного со мной.