Александр Охотин - Отряд, который снился

– Это ваше счастье, что не можете, – сказал Денис. – Вам же хуже, если поймаете.

– Да, он, – ответил скуластый, не обращая внимания на слова Дениса. – Это ведьмак какой-то.

– Не ведьмак, а маг – поправил Денис.

– Ладно, давай садись в кабину, а я сюда, сказал полицай скуластому.

На то, чтобы поменяться местами, у них ушло несколько минут. Тот, что до этого ехал в кабине, и ещё один, под руки увели скуластого, а потом вернулись назад. Когда все снова уселись по местам, машина снова тронулась в путь.

– Ну что, – съязвил Денис, – ещё есть желающие запрещать нам разговаривать?

Пересевший в фургон полицай хотел было что-то рявкнуть в ответ, но остальные его осадили, предупредив об опасности.

Пока ехали, полицаи сидели тихо, больше не произнося ни слова. И вообще они стали робкими, испуганными. Ну и ладно, нам разговаривать они больше не мешали. Хотя… о чём нам было говорить. Денис пообещал, что не позднее утра нас освободят. Я даже не стал уточнять, кто освободит.

Ехали недолго. Машина остановилась, полицаи поднялись с мест и открыли дверь. Два полицая спрыгнули вниз, а оставшиеся грубо вытолкали нас наружу. От пинка полицая Василий Филиппович упал и чуть не ударился головой о камень.

– Эй ты, держиморда! – крикнул я полицаю, – нельзя ли поаккуратней!

– Кости тебе на допросе будут ломать поаккуратней, – прохрипел полицай и тут же скорчился, будто от сильной боли. Он со стоном повалился на землю, держась за живот. В пространстве снова раздался знакомый голос:

– Я же предупреждал! Хочешь подохнуть?! Устрою!

– Нет… – прохрипел полицай, с трудом поднимаясь с земли и продолжая держаться за живот. – Отпусти… Обещаю, больше не буду.

– Ну, смотри, – ответил голос. – Ещё раз крякнешь – подохнешь. Это касается всех негодяев!

Я постепенно начинал привыкать к «странностям пространств», к звучащим из пространства голосам. Становилось даже интересно, хотя временами и появлялась мысль, что мне это снится.

Очутившись на земле, я увидел трёхэтажное здание. Б о льшую часть здания скрывала от взора ночная мгла. Освещена была лишь часть стены над входом. Свет падал сверху, из-под крыши, где был установлен прожектор. Свет прожектора выхватывал из ночной темноты несколько окошек с крепкими железными решётками и часть стены из потемневшего от времени красного кирпича.

Больше ничего разглядеть я не успел, потому что нас погнали в здание, и там препроводили в подвал. В подвале, открыв одну из множества дверей, нас затолкали в камеру. Оставив нас, полицаи ушли и заперли за собой дверь.

В камере было прохладно и сыро. Облупленные стены. Запах плесени. Тусклая, засиженная мухами лампочка на потолке. На противоположной от двери стене под самым потолком было крошечное зарешёченное окошко. Вдоль двух противоположных стен стояли деревянные двухэтажные нары.

– Вот и всё, – обречённо вздохнул Василий Филиппович, присаживаясь на нары. Я тоже уселся рядом с ним, а Денис легко вынул руки из наручников, которые со звоном упали на бетонный пол, и стал разглядывать окошко под потолком. Наверное, он прикидывал, нельзя ли как-нибудь выбраться через него наружу.

– Отсюда нас живыми не выпустят, – сказал Костров старший. – Никто ещё отсюда живым не выходил.

– Деда, – сказал Денис, повернувшись к нам, – выходили и будут выходить. И мы тоже выйдем. Наши нас освободят.

– Эх, внучок. Я уж сколько раз слышал об этих ваших «наших»… Да и откуда им знать, где мы?

– Деда, наши уже знают. Нам уже подали знак. И полицаев предупредили. Ты же видел, как их заставили замолчать. Вот увидишь, за нами придут и освободят.

Я говорю:

– Знаешь, Денис, я вообще не понимаю, что творится. Мне иногда кажется, что всё это во сне. Но это ладно. Дело в том, что если бы не наручники, я и сам попробовал бы нас освободить. Даже там, в сторожке, если бы не застали врасплох. Меня в армии кое-чему научили. Поверь, мало бы им не показалось.

– Ну, для меня наручники не проблема, – сказал Денис, – вы же видели. Эти фараоны 9 9 Фараонами непочтительно называли городовых и полицейских в дореволюционной России. даже не подумали, что наручники мне «малость великоваты».

– Я и не сомневался, что они тебе великоваты, – сказал Василий Филиппович, – а вот наши руки так не пролезут. Ключ нужен. Или напильник.

– Деда, если с ними придёт Колян или Кирюха, они снимут с вас наручники без ключей и напильников.

– Ну-ну, посмотрим.

Я не очень-то верил, что какой-то Колян или Кирюха придёт и снимет с нас наручники. Жаль, конечно, ведь если бы у меня были свободны руки, полицаям не поздоровилось бы. Во всяком случае, шансы у нас были бы пятьдесят на пятьдесят, а так что я мог сделать.

Итак, я стал преступником, без преступления. Вот уж не думал, что когда-нибудь окажусь в тюрьме. А ведь есть поговорка: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Обидно попасть в тюрьму за то, что честно выполняешь свою работу. Ну а клефтиане сами виноваты. Ясно же, что шпионили они за нами не из добрых побуждений.

С клефтианами понятно, но непонятно, почему полицаи заодно с ними. Может, клефтиане поработили Землю-2. Я спросил об этом у Василия Филипповича.

– Нет, пока ещё не поработили, – ответил он. – Вообще-то они к этому давно стремятся. И наши правители давно хотят править нами вместе с клефтианами, но у них ничего не выходит. Кто-то им сильно мешает.

– Это мы им мешаем, – сказал Денис.

– Ну уж прямо и вы, – горько усмехнулся Василий Филиппович.

– Скоро, деда, сам всё увидишь.

– Что ж, посмотрим. Ладно, давайте спать. Всё равно до утра ничего не решится.

Вот так я и оказался в тюрьме. Я улёгся на деревянные нары. Лежать было неудобно, мешали наручники, но я всё равно вскоре заснул.

Я проснулся от яркой вспышки и увидел нечто. Этим нечто был сгусток эфемерного ярко светящегося тумана в центре тюремной камеры. Свечение было не просто ярким, а ослепительным. Несмотря на это, в камере была кромешная тьма. Странно, даже не светилась лампочка под потолком камеры. Всё, что я видел, выглядело теперь нереальным, фантастичным, даже жутковатым.

Я приподнялся на нарах и смотрел на этот туманный сгусток как завороженный, и вот из этого непонятно чего вышел он. Я его сразу узнал и почему-то даже не удивился. Он был таким, каким я его запомнил ещё в школе. Хотя нет, было заметно, что он стал чуть старше. На год, не более. На нём была футболка тёмно-вишнёвого цвета, джинсы, на ногах – кроссовки. Он подошёл ко мне и сказал, просто, без церемоний, будто мы не виделись с ним не двадцать лет, а всего день или два: