Жорж Оне - Смерть консулу!

– В настоящее время я не испытываю никакого недостатка. Скажу вам одно, что, если бы мне удалось получить местечко в Париже, я перестал бы ездить по дорогам, что, как вы знаете сами, не лишено опасности.

– Отлично. Будем за вас хлопотать. Чем вы занимались прежде?

– Я поставлял шелковые вещи и бархат в торговые дома Лиона. Но, как вы знаете, революция привела в упадок эту отрасль, и теперь больше говорят о ткацком способе, изобретенном каким-то Жакаром. Рабочие, говорят, хотели уничтожить станок, который их разоряет. Вследствие всего этого виды на будущее у меня довольно неопределенны…

– А вы умеете продавать?

– Говорят, умею.

– Посмотрим, что можно будет сделать для вас. А вот и моя жена…

Мадам Лербур только что вошла, приподняв зеленую драпировку внутренней двери. Сан-Режан замер на месте и почти потерял способность владеть собою при виде этого прекрасного существа.

Эмилии было двадцать пять лет. Пропорциональность ее фигуры сообщала ей особенную прелесть. Она казалась выше своего роста. Ее несколько бледное лицо с тонкими и подвижными чертами озарялось голубыми глазами и обрамлялось короной густых каштановых волос. При каждой улыбке видны были великолепные белые зубы.

– Это господин Виктор Леклер, торговец шелковыми тканями, о котором я уже рассказывал тебе. Именно он спас мне жизнь, когда я ехал обратно.

– Вы преувеличиваете, господин Лербур, – возразил Сан-Режан. – Во всяком случае, я был очень рад, что мне пришлось стать вашим спутником.

– Я очень признательна вам за помощь, которую вы оказали моему мужу, – сказала молодая женщина.

– Господин Леклер будет обедать с нами, дорогая моя, и мы будем хлопотать о том, чтобы найти ему место. Ему, как и многим другим молодым людям, живется трудно…

Мадам Лербур быстро оглядела Сан-Режана и сказала:

– Странно, что господин Леклер не в рядах армии. Каким образом вам удалось избежать набора?

– Я был за границей, – отвечал Сан-Режан, невольно краснея. – Если бы я был на службе, то, вероятно, дослужился бы до высоких чинов…

– А, может быть, были бы убиты в этих немецких или итальянских гекатомбах! – прервал Лербур. – Сколько вам лет?

– Тридцать два года.

– Самое время, чтобы обзавестись своим домом. Надо будет похлопотать за вас. Дела оживляются, общество успокаивается, стало быть, можно будет заработать деньги.

Пока Лербур изливался в своем сочувствии к мнимому Леклеру, молодая женщина не проронила ни слова и даже не смотрела на Сан-Режана. Можно было подумать, что она не одобряет планов своего мужа, который с такой сердечной простотой строил планы насчет его службы.

– А что сталось с вашим товарищем? – спросил Лербур. – Вот хладнокровный человек! Мне кажется, что он не на своем месте.

– Он уехал на юг, в Шаранту, за винами. Его семья разорилась во время революции, но он поправит дела. Я не боюсь за него…

– Тем лучше! А ваши родители живы?

– У меня нет никого, кроме дальних родственников. Они живут в Бретани, и я даже незнаком с ними.

– А где вы поселились в Париже?

– В одной из средних гостиниц, где все, однако, очень дорого.

– А денег-то у вас не так много! А что, Эмилия, не предложить ли нам гостю одну из комнат на втором этаже? Они совершенно свободны. Не сдавать же нам их первому встречному. Если б только господин Леклер мог устроиться…

Он вдруг остановился, увидев, что жена его нахмурилась, и удивленно махнул рукой. Но Сан-Режан поспешил сам на выручку и сказал:

– Мне было бы очень неприятно затруднять вас. Я предполагаю уехать из Парижа в конце этой недели. Некоторое время я буду в отсутствии и, стало быть, не стоит устраиваться. Очень вам благодарен за ваше любезное приглашение, но я не могу его принять…

Молодая женщина вздохнула как будто с облегчением. Ее лицо приняло более приветливое выражение, а через минуту стало даже веселым.

– Неужели мы не можем выразить нашу благодарность как-нибудь иначе? – лукаво спросила она.

– Ты сама из Бретани и потому тебе должно быть это особенно досадно.

– Как? Вы моя землячка?

– Да, моя жена родом из Племера.

При этих словах Сан-Режан не мог скрыть своего изумления.

– Не жили ли вы когда-нибудь в замке Кермадио, недалеко от Орея?

– Там я провела мое детство. Там скончались мои отец и мать. Республиканцы сожгли Кермадио и увезли меня в Ван. Я отчетливо помню всех, кто бывал у моего отца и принимал участие в партии роялистов…

Сан-Режан вдруг стал серьезен и не продолжал разговора. Он тряхнул головой, как будто отгоняя мрачные мысли, и стал рассеянно смотреть вокруг. Лербур, бессознательно перебирая кучу золотых монет, заговорил опять:

– Должен вам сказать по секрету, что моя жена когда-то водила знакомство с отчаянными разбойниками…

Эмилия снова нахмурилась и обменялась с Леклером недовольным взглядом. Между ними как-то невольно устанавливалось молчаливое согласие. Не замечая ничего, Лербур продолжал свою болтовню:

– А теперь я их всех принимаю как лучших покупателей, хотя с них и трудно что-нибудь получить. Вот, например, за мадам Богарне прежде, когда она еще не была женой генерала Бонапарта, числился здесь большой долг, который она, впрочем, теперь еще увеличила. Но теперь уж это деньги верные, и я готов продать ей в кредит весь мой магазин, если она пожелает.

– Господин Лербур, пожалуйте сюда, – раздался голос внизу на лестнице. – Пришли за перчатками, которые заказывал генерал Ланн.

– Иду. Позвольте оставить вас с женой, гражданин. Я сейчас возвращусь.

Оставшись наедине с молодой женщиной, Сан-Режан приготовился вести обычный бессодержательный разговор. Но она вдруг задала ему вопрос:

– Господин Сан-Режан, почему вы скрываетесь под вымышленным именем и зачем вы явились в Париж?

Сан-Режан не мог скрыть изумления. Тем не менее он отвечал спокойно:

– Прошу вас верить, что причины, заставившие меня переменить имя, не имеют ничего предосудительного. Я не преступник… Я скрываюсь потому, что моя жизнь была бы в опасности, если б полиция открыла меня.

– Все заговоры, вечно шуаны?

– Пока король не вернется на свой трон, мы будем сражаться с его врагами и будем считать за честь подвергаться за него опасностям. A мадемуазель де Племер, выйдя замуж за господина Лербура, стала якобинкой?

– Я никогда не изменяла своим чувствам и осталась роялисткой, как и мой муж, который питает отвращение к революционной партии. Но я должна вам сказать, что он предан правительству консулов. Он ждет от них восстановления порядка.

– Я постараюсь запомнить лишь то, что вы мне сказали относительно ваших личных чувств. С меня этого довольно.

– Не думайте, что я могу одобрять насилие.