Александра Нюренберг - Глобус Билла. Вторая книга. Корабль Глобус

– Да. – Приложил руку к груди. – Вот теперь, да. Ты меня успокоил. Главное, точность во всём.

Шанни, сдвинув табуретку, вышла. Ас едва дождался, когда дверь закроется и сказал вставшему Энкиду:

– Не уходи. …Это и тебя касается, Билл.

– Что ещё?

Отодвигаясь от клавиатуры и упирая кончики пальцев в её край возле кнопок с пометками такими ужасающими, что лучше не всматриваться (это сказал Билл), Ас негромко молвил:

– Да, и вот, что…

Билл, чьё остроумное замечание насчёт того, почему Асу следует быть поаккуратнее с кнопками, было игнорировано, сердито засопел и, повернувшись возле дверей к Энкиду, постращал вполголоса:

– Вот с таких фразочек обыкновенно он начинает разговор о вещах немыслимых.

Энкиду, уже переступивший порог – его обычное состояние в комнате, когда он не сидел на полу – остановился и посмотрел через плечо на неподвижные плечи Аса.

– По-видимому, мы должны попасть в поле зрения командира. – Заметил он.

Ас слегка развернулся – вежливость за вежливость.

– Я по поводу некоторой необходимой штуки…

(– Я же говорил. – Вставил Билл.)

– У нас на борту дама… – Конторским тоном завёл Ас. – Посему нам следует отказаться на время от некоторых устоявшихся привычек.

Билл сразу возмутился, вернулся и, сев на табуреточку, стиснул её ногами в позе берущего барьер всадника на единороге:

– Что ты хочешь сказать… Как это неделикатно с твоей стороны. Вверх бестактности, а ещё царедворец. Если этот парень спал с дикими свиньями и питался тем, чем они питаются… привык рвать сырое мясо острыми зубами и не пользоваться платочком носовым, это не значит, что он нуждается в твоих предостережениях. По-твоему, – Билл оглядел Энкиду, севшего на корточки в нише на старый сейф и приготовившегося слушать, – он не умеет пользоваться щипчиками для омаров только потому, что он дикарь, родства не помнящий?

Он снова оглядел брата – с позволения сказать, любовно.

Ас хмыкнул.

– Домашние привычки сира Энкиду мне неизвестны. А вот привычки кого-то другого я вполне изучил.

– Что? – Качнув табуреточку и вовремя – к неудовольствию обоих негодяев, спохватываясь, молвил Билл.

– А то, что вот, когда ты, Билл, после обеда поставишь одну ногу на соседнее место, а…

– Те, те, те! – Билл взмахнул одной рукой, другою предусмотрительно пришпоривая свой взбунтовавшийся насест. – На этом я прошу…

– И начинаешь, поглаживая себя… поглаживая себя, нести такую похабень, что у меня – а я не девушка…

– Не девушка.

– …вянут уши.

– Бестактнейший ты. – Заявил Билл. – Это всё вот это – клевета, Энк. Ты не слушай. Это всё наследие тоталитарного государства, которое там внизу осталось в пустоте. Это, знаешь, в душах, вот это… унизить достоинство нибирийца. Вытащить напоказ всё интимное. Свет в глаза и всё такое. Это его в армии научили, вероятно. Ты в каком подразделении, я забыл, служил?

Ас без выражения, дождавшись, когда поток негодующих взглядов и вскриков прекратится, невозмутимо продолжил:

– Да, и что касается посещения ванной… это касается опять же вас, ваше высочество.

– Что ещё?

– Билл… когда ты покидаешь это помещение…

– Хорошо, я буду оборачиваться полотенчиком.

– Этого недостаточно, Билл. Нет, недостаточно.

Энкиду выслушивал эти разоблачения внимательно, ничуть не скрывая интереса. Билл запальчиво спросил:

– Вот славно. Ты так заботишься о душевном благополучии Шанни?

Ас отрезал:

– Нисколечко. Мне начхать на чьё-либо душевное благополучие. Осмелюсь заметить, я веду речь об элементарных правилах приличия. Билл, обрати внимание на прилагательное.

– А если у неё тоже есть привычка… после ванной… а?

Ас как будто ждал вопроса на засыпку:

– Привычки дамы нас не касаются.

Билл забушевал:

– Значит, она может вести себя, как хочет?

Энкиду заметил, загадочно улыбнувшись:

– Вряд ли леди Шанни будет поглаживать себя после обеда и рассказывать всякие истории, от которых у сильного мужчины вянут уши. Во всяком случае, не похоже.

Ас вспомнил что-то:

– Кстати, Билл, очень тебя прошу не рассказывать про казантипских русалок. Это уж просто личная просьба.

Билла распирало от окончательно переполнившего его негодования.

– Да там только одна и была! Ты бы последил за своими прилагательными, лингвист армейский. Так где, ты говорил, тебя научили издеваться над нибирийцами?

Энкиду переводил взгляд с командира на братца. Если эти двое, действительно, были закодированы в его неведомом мозгу именно под такими названиями.

Работавшая в углу трёхмерка внезапно привлекла их внимание. Ас с непреклонным видом и поджатыми губами, Билл с переживанием в раскрытых негодующих глазах и размышляющий Энкиду – все посмотрели в её раскрутившееся облако.

Взрывы темноты рассасывались, как лекарство в крови. Уже не было тёплых полутонов, остались цвета – синий и лиловый. Выныривая, как из пасти щенка, Глобус обретал собственную орбиту. На карте от него осталось полулуние.

Далеко впереди среди улья звёзд мерцала стена клетки, той самой, которую неровный папин карандаш начертил на карте условными штрихами. Папин карандаш был небрежен в порыве государственного рвения и заехал – щедро – в области далёкого космоса, на которые Нибиру могла бы претендовать совершенно спокойно. Никого там нету, не у кого спрашивать «кто крайний».

Созвездие с блестящим рыбьим хвостом устроилось среди провала между двумя мегаскоплениями звёздного материала, за ним открывалась широкая дорога к горизонту видимой вселенной.

На краешке, прихваченном картой, звезда в микроволновке, в которой гелий с водородом сражались за место на хлебе, в далёком прошлом решала вопрос жизни и смерти. Превысит ли её масса допустимую? Или ей предстоит мирное обывательское существование, такое, чтоб как у всех?

Ас встал, хлопнув себя по коленям.

– Нуте-с, с вашего позволения и без вашего позволения.

Билл показал на него большим пальцем за плечо.

– Отдохнуть хочет, железный наш. Тоже, вишь ты, душа живая. Иди, родимый, разбери пудру с помадой.

Ас устало посмотрел на него и сдержал реплику. Но потом всё же решил высказаться у двери.

– Знаешь, Билл.

Билл в полной готовности выставил сложенные калачами руки.

– Ну? Какие ещё правила поведения? Ножницы круглишками подавать? Сгущёнку не заначивать?

Ас опять передумал.

– Нет, ничего.

– Вот, прям, от сердца отлегло. Думал, бить будешь, а я ведь всё-таки царский сын.

Красивый и правильный завиток Глобуса в этот момент прорвал энергетическую клетку Нибиру. Тысячи узелков тьмы развязались на мгновение, страшное напряжение скользнуло по Глобусу – птичку выпустил кулак. Невесомое и железное сжатие ослабилось, полупрозрачный эллипс выскользнул, непреклонно сделав ручкой. Энкиду, следивший за перепалкой самолюбий невнимательно, обморочно шепнул: