Мария Фомальгаут - Клуб «Вечное перо»

Я сидел, не двигаясь, совершенно ошарашенный.

– Этого не может быть, – сказал, наконец, я, – не может быть, чтобы один человек, даже такой умный и образованный, как Родуэлл, написал все книги на свете.

– И, тем не менее это так, Кендалл.

– И что же… оригинальных книг больше нет?

– Ну, я знаю одного, который приносит оригинальные романы. Гаддам… Слышали?

– Да, я слышал это имя. Но, к сожалению, еще не читал.

– Рекомендую. Можете и пообщаться с ним – он часто бывает здесь. Но знаете, что самое удивительное, мистер Кендалл?

– Что?

– Странные притязания Гаддама: он пожелал, чтобы романы печатались под псевдонимом.

– Что же, это вполне естественно.

– Да, несомненно, несомненно, но какое имя он выбрал себе для подписи своих книг, какое сочетание!

– И какое же?

– Гарольд Родуэлл.

Наступило молчание.

В тишине, казалось, даже часы приумолкли: в этот момент и на пороге показался худощавый, человек: его вытянутое лицо и квадратный подбородок не внушали доверия, вообще весь он казался совершенно механическим, точно искусно сделанным роботом, только издали похожим на человека.

– Добрый день, джентльмены, – кивнул он, раскрыл черный потертый чемодан и выложил на стол рукопись: в ней было страниц триста, не меньше.

– Благодарю, мистер Гаддам, – редактор чуть поклонился, – я несомненно ознакомлюсь с вашим романом, несомненно – приходите в четверг, поговорим, поговорим в четверг.

Писатель хотел уже было направиться к двери, но я окликнул его.

– Имею честь видеть мистера Гаддама?

– Да, сэр.

– Много слышал о вас… Не имел чести читать ваши романы…

Гаддам молчал.

– Позвольте еще один вопрос…

– Пожалуйста.

– Отчего вы подписываетесь именем Гарольда Родуэлла?

– Вы репортер?

– Нет, сэр. Но все же?

– Не могу ответить вам на этот вопрос, сэр. Прихоть писателя, – совершенно механически ответил он.

– Позвольте автограф, сэр.

Гаддам вынул из своего портфеля довольно толстую книжку, размашисто расписался на первой странице и вручил мне.

– Не знаю, как и благодарить вас, сэр… – я с интересом посмотрел на тонкого узкоглазого пришельца на обложке.

– Когда увижу вашу книгу, непременно куплю, и вы тоже дадите мне автограф, – кивнул он, – мистер…

– Кендалл.

– Очень приятно. Всего хорошего, мистер Кендалл – он крепко пожал мне руку и вышел за дверь.

Сердце мое бешено билось, я был изумлен, и все же чувствовал, что чудеса на этом не закончились. Я вышел на улицу и осторожно последовал за Гаддамом, сам не знаю зачем, прижимаясь к выступам домов, прячась от его сурового взгляда, но не теряя его из виду. Я спрашивал себя, что я делаю – и не находил ответа. Гаддам шел быстрыми шагами, полы его длинного пальто, наброшенного поверх пиджака, развевались по ветру. Я шел за ним по малознакомому городу (я недавно перебрался в Таймбург), забыв об опасности заблудиться: что-то притягивало меня к этому странному человеку. Не помню, сколько прошло времени: казалось, что время остановилось, наконец, странное преследование закончилось так же быстро, как и началось: Гаддам вошел в небольшой двухэтажный особняк на углу улицы и захлопнул дверь. Сперва я решил, что Гаддам пришел домой, но тут же я увидел вывеску над дверью.

Клуб «Вечное перо».

Я понял, что вижу перед собой литературный клуб. Сквозь пелену листопада в причудливых очертаниях старинного дома, изогнутой крыши и полукруглых окон, я заметил еще одну табличку, побитую временем. Словно молния ударила передо мной посреди холодного осеннего дождя. Надпись лаконично гласила:

В этом доме

в 1879 – 1910 годах

жил и работал

Гарольд Родуэлл.

«А я и не знал, что он жил в Таймбурге – подумалось мне – боже мой, как тесен этот мир…»

Тут мне вспомнилось еще кое-что: я вытащил подаренную Гаддамом книгу, посмотрел на первую страницу. Это было уже слишком: подпись автора была размашистой, неразборчивой, ее быстро размыло дождем, но это не помешало мне прочитать в извилистых каракулях: «Г. Родуэлл».

На двери клуба не было ни звонка, ни колокольчика, на мой стук никто не отозвался. Проще всего было уйти – но я не нашел ничего лучше, чем войти самому без приглашения. Осознание того, что где-то в глубинах этого дома затаились писатели, придавало мне силы.

В просторной прихожей было почти пусто, если не считать нескольких вешалок по углам, большого зеркала-трюмо у противоположной стены, над которым висели большие старинные часы, как я догадался – с кукушкой. Вообще, вся обстановка гостиной навевала мысли о старине, и даже седая женщина в углу, в плетеном кресле была одета в старомодное платье и чепец. Я уже подумал было, не музей ли это, а когда пожилая женщина подняла голову от вязания и посмотрела на меня сквозь очки, мне стало не по себе. Но отступать было поздно.

– Мистер Гаддам здесь? – осведомился я, сам не знаю, зачем.

– Мистер Гаддам? Должно быть он в большой зале налево по коридору, хотя кто же его знает? Посмотрите, голубчик, может там, а я и не знаю, где он.

В большом зале Гаддама, не оказалось: в окружении старинной мебели я увидел там фотографию Родуэлла в золотой рамке, и несколько изящных кресел, в которых сидели двое: человечек в черном костюмчике и чуть полноватый парень в клетчатом пиджаке. Человечек сидел возле стола, заваленного фотографиями. Там же на столе возвышалось блюдо с пончиками, один из которых энергично и сосредоточенно жевал человечек за столом.

– Радов, вы попробуйте: очень вкусно, рекомендую…

– Мистер Амассиан, какие мне пончики, я сам как пончик! – весело отмахнулся юноша и снова наклонился над толстой тетрадью, явно что-то припоминая или стараясь придумать.

– Напрасно, очень напрасно, – покачал головой Амассиан, – а Родуэлл, кстати говоря, очень любил пончики.

– Откуда вы знаете? – недоверчиво покосился Радов.

– С миру по нитке, Радов, я всю жизнь собираю эти факты по мелочам. Например, наш неповторимый Гарольд любил пить кофе перед сном…

– К чему все эти сведения?! – Радов вскинул голову, – для чего вы интересуетесь каждой мелочью в жизни Родуэлла?

– Причина этому – не только мое почтение к великому писателю, – Амассиан прищурился, глядя на очередную фотографию, – трудно будет тебе объяснить, мой мальчик.

Радов недовольно посмотрел на худощавого Родуэлла в золотой рамке, захлопнул тетрадь и вышел из зала. Я подошел к столу и глянул на фотографии: все до одной изображали Родуэлла. Наконец, заметив меня, Амассиан выпрямился и посмотрел мне в глаза.

– Одно и то же? – спросил я.