В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том первый

Когда он вышел наружу, низвергнутый с высоты, лишенный всех чинов и наград, то услышал рядом с собою насмешливое хихиканье. Он вздрогнул. Мысль о том, что позор его уже получил огласку, была способна свести его с ума. Он увидал рядом с собою шута Фаризанта. Хохот шута леденил ему кровь и привел его в бешенство. Неужели же он пал так низко, неужели несчастье было так непоправимо, что даже этот урод осмеливается высмеивать его? Он схватился рукою за портупею, но со стоном опустил ее. Шпаги у него ведь уж не было. У него отняли эту эмблему чести.

— Вот и вы, граф Сандор Батьяни! — воскликнул Фаризант. — Вероятно, вы явились для того, чтобы потолковать о вашей поездке на осле? Да, сиятельный граф, вы сядете на осла задом наперед. Все ослы пятятся назад, и вы, я вижу, не составляете исключения.

Батьяни схватился за грудь и разорвал ворот рубашки.

— Воздуха! — прохрипел он. — Мне нечем дышать.

— А с Лейхтвейсом вы покончили? — продолжал шут, идя рядом с пленником и ведущими его офицерами. — Покажите мне виселицу, на которой вы его повесили. Неужели вы по ошибке надели петлю на свою собственную шею? Погодите, граф, я ведь поэт и сочинил песенку, которую будут петь на берегах Рейна в честь ваших подвигов.

Фаризант плясал и подпрыгивал, сопровождая пленника, затем начал громко распевать шутовскую песенку, тут же им сочиненную:

— Уберите этого человека, — простонал Батьяни, обращаясь к офицерам, — прогоните его, иначе я сойду с ума. Его насмешки доводят меня до исступления.

Но офицеры молчали и не мешали шуту.

— Хорошенький получится список, — продолжал Фаризант, — если на суде будут перечислены все ваши грехи, граф Батьяни. Еще, пожалуй, судьи пожелают покопаться в вашем прошлом. Ведь судьи, говорят, любопытны, да и немудрено, что они захотят знать, кем был раньше любимец герцога. Что-то мы узнаем тогда. Нам расскажут о венгерской пусте, о каком-то нищем цыгане, к которому по ночам крадется графиня, чтобы предаваться преступной любви в его объятиях. Нам расскажут о том, как отпрыск этой преступной любви попадет в графский замок, в то время как настоящий молодой граф оказывается в доме умалишенных. Подумаешь, чего только не бывает на белом свете.

В это мгновение Батьяни зашатался, схватился обеими руками за сердце и упал, как сраженный молнией.

— Он умер, — произнес один из офицеров, наклоняясь к нему.

— Ничего подобного, — расхохотался Фаризант, притрагиваясь к лежавшему на земле графу, — волкодавы из пусты так быстро не умирают. Он только в обмороке. Его расстроили мои причитания и песенки.

Шут наклонился совсем низко к лежавшему без движения графу.

Он весь изменился в лице, когда крикнул ему:

— До свидания, граф Батьяни. Ты очнешься в тюрьме в Висбадене и тогда узнаешь, что от всего твоего величия и дутого великолепия ничего не осталось, кроме глупого воспоминания.

Затем Фаризант выпрямился и побежал, припрыгивая, в палатку к герцогу.

Офицеры, конвоировавшие графа Батьяни, посадили своего пленника в карету и увезли его в Висбаден.

Войдя в палатку герцога, Фаризант вынул из кармана большую щетку и начал крошечными ножницами подрезать щетину.

— Что ты делаешь, — спросил герцог, весело улыбаясь, — зачем ты портишь щетку?

— Она не нужна вам более, — ответил шут, — с вас теперь спала вся грязь.

Герцог улыбнулся и сказал:

— Тебе я обязан, Фаризант, тем, что наконец узнал настоящий характер графа Батьяни. За это даю тебе право испросить какую-нибудь милость.

— Милость? — переспросил Фаризант и как-то странно покосился на герцога.

— Ну да. Говори, чего бы ты хотел?

— Я хотел бы иметь ключ.

— Какой ключ? Не понимаю. Такой, каким открывается ящик с золотом?

— Нет, не то. Просимым ключом я намерен открыть дверь в тюрьму графа Сандора Батьяни. Я прошу у вас милостивого разрешения входить беспрепятственно днем и ночью, по моему желанию, в ту камеру, в которой будет содержаться граф Батьяни.

— Однако странное у тебя желание, — сказал герцог, — я уверен, что каждый из моих офицеров попросил бы себе чего-нибудь другого, а не ключа от тюремной камеры. Но я обещал тебе исполнить твою просьбу, так оно и будет.

Шут преклонил колени и поднес руку герцога к губам.

— Теперь только я уверен в том, что Батьяни не удастся бежать, — пробормотал он.

Вдруг за стенами палатки послышались шум, беготня и суматоха. В палатку быстро вошел весь покрытый пылью и грязью человек, по-видимому, совершивший долгую поездку верхом. Это был курьер от короля прусского, судя по форме. Он подошел к герцогу, вынул из кожаной дорожной сумки письмо с сургучными печатями и передал его герцогу, отвесив низкий поклон.

— Дайте свечу, — приказал герцог.

Поручик Ремус взял со стола подсвечник с тремя свечами и, стоя в стороне, светил герцогу, пока тот открывал письмо.

Читая послание, герцог, видимо, пришел в сильное волнение. Наконец он опустил руку с письмом, глубоко вздохнул и обернулся к находившимся в палатке офицерам.

— Я получил очень важное известие, — произнес он, — в делах Европы наступает знаменательный переворот, который отразится также на моей стране. Господа, три дня тому назад начались военные действия между королем прусским Фридрихом и императрицей австрийской Марией Терезией. Упаси нас Господь от вмешательства в эту борьбу. Она будет долгая и кровопролитная. Но как бы там ни было, а мы должны быть наготове. Мы должны стянуть войска во Франкфурт, где они должны будут ожидать моих приказаний. Вместе со всей моей армией во Франкфурт отправится и этот тысячный отряд, пробывший целый месяц на Нероберге только в угоду хвастливости графа Батьяни. До поры до времени я откладываю поимку разбойника Лейхтвейса, надеясь на то, что моя полиция сумеет если не обезвредить его совершенно, то, по крайней мере, положить известные пределы его деятельности. Вернемся же во дворец в Бибрих. Еще сегодня же я соберу совет для обсуждения тех мер, которые должны быть приняты для блага страны.

Офицеры обнажили шпаги и в один голос воскликнули: