В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том первый

Это было дивное время, богатое сладостными и горестными воспоминаниями. Сначала она долго хворала; в то время Зигрист почти не отходил от ее постели, он лечил ее всеми доступными ему средствами, пуская в ход все свои познания и опыт, чтобы спасти ее. Когда ему наконец удалось вылечить ее, когда Елизавета встала с постели, когда поправилась и снова стала сильна, здорова и красива, — она сделалась помощницей матери врача. Не дожидаясь просьбы старушки, Елизавета сама смотрела за ведением всего хозяйства, и Зигрист не раз говорил, что она только и внесла с собою в дом порядок и удобство. Елизавета была счастлива этой похвалой, так как любила Зигриста.

Любовь эта глубоко вошла в сердце молодой девушки. Но внезапно налетела буря и уничтожила все. Зигрист куда-то уехал. Елизавета думала, что он, как это было уже несколько раз, уехал к какому-нибудь больному во Франкфурт; молодой врач ведь давно уже составил себе хорошее имя, и удачные случаи из его практики принесли ему громкую известность.

Накануне своего отъезда он попросил Елизавету уложить его вещи в дорогу. Они были только вдвоем в кабинете. Он сидел за письменным столом и при свете лампы читал какое-то научное сочинение, по крайней мере он делал вид, что читает. На самом деле он смотрел через книгу куда-то в пространство. Вдруг он встал, подошел к Елизавете и обнял ее.

— Елизавета, — прошептал он, — любишь ли ты меня?

— Больше жизни, — ответила она.

— Дай же мне обнять тебя и прижать к сердцу! — воскликнул он. — Я хочу быть счастливым хоть один-единственный раз. Я люблю тебя больше, чем могу выразить словами.

Нежно прижалась она к нему, охотно принимая его поцелуи и в упоении слушая его ласковый шепот.

Но вдруг он оттолкнул ее, как бы сознавая, что поступает нехорошо, и произнес:

— Забудь все, что было, Елизавета. Я тоже постараюсь забыть то, что произошло, хотя не могу себе представить, чтобы я был способен на это.

Не успела еще Елизавета спросить его, в чем дело, как в комнату вошла его старуха мать. Лицо ее было сурово, почти злобно, чего Елизавета никогда не замечала за ней.

— Готов ли чемодан? — резко спросила она.

Елизавета указала на уложенный доверху чемодан. Говорить она не могла, так как была слишком напугана суровостью матери Зигриста. Она не узнавала старухи.

— Будь любезна, Елизавета, — продолжала та, — пойди в кухню и приготовь ужин, а потом побудь у себя, так как я хочу остаться наедине со своим сыном перед его отъездом. Мне нужно с ним поговорить.

Елизавета опустила голову на грудь, робко взглянула на доктора и вышла из комнаты. Зигрист отвернулся и подошел к письменному столу. В этот вечер она в первый раз ужинала одна в своей комнате, да так больше и не увидела Зигриста. Когда она на другой день с рассветом встала, его уже не было. Старуха была добра с Елизаветой по-прежнему, но молодой девушке казалось, что прежней ее сердечности уж не было.

Доктор вернулся через неделю. Он был бледен и сильно утомлен. Здороваясь с ним, Елизавета почувствовала, что рука его холодна как лед. Мать его, видимо, была очень обрадована вестями, которые он привез с собой.

День проходил медленно, и Елизавете почему-то казалось, что ее ожидает крупное, неотвратимое несчастье. Под вечер, когда Елизавета пожелала Зигристу и его матери спокойной ночи, старуха сказала:

— Погоди немного, дитя мое, мне нужно поговорить с тобой.

Елизавета вздрогнула, понимая, что наступил решительный момент. По лицу старухи она видела, что ее ожидает что-то недоброе.

— Ты знаешь, — заговорила мать Зигриста, — что мы охотно оказывали тебе гостеприимство. После смерти твоей матери и исчезновения твоего отца, который, надо полагать, наложил на себя руки, мы приняли тебя в наш дом и относились к тебе так, как будто ты моя дочь и сестра Зигриста.

— Да, это правда, — взволнованно ответила Елизавета, — и я никогда в жизни не забуду этого.

— Слушай дальше. Тебе нечего благодарить нас, так как ты своими услугами отплатила нам за все, приняв на себя бремя хозяйственных забот с моих старых плеч. Поэтому мне и нелегко сказать тебе то, что я вынуждена сказать тебе. Дело в том, Елизавета, что ты должна будешь искать себе другое пристанище.

Елизавета так и отшатнулась и должна была опереться на спинку стула, чтобы не упасть. Она взглянула на Зигриста, но тот низко опустил голову на грудь и избегал встретиться с нею взглядами.

— Да, ты должна будешь покинуть наш дом, — продолжала старуха, — так как здесь водворится новая хозяйка. Во Франкфурте мой сын помолвился с дочерью богатого Финеаса Фокса, управляющего делами большой торговой фирмы Андреаса Зонненкампа. Через три недели состоится свадьба, и ты поймешь, что тебе здесь неудобно оставаться, хотя бы уж потому, что не следует подавать поводы к ревности и недоверию со стороны будущей жены моего сына.

Елизавете казалось, что перед нею разверзается пол, что у нее из-под ног ее уходит земля и открывается бездонная пропасть, что она должна упасть куда-то в глубину. У нее в глазах потемнело, и она лишилась чувств. Когда она пришла в себя, то увидела перед собою мать Зигриста.

— Вижу, что тебе пора уйти от нас, — сурово произнесла старуха. — Быть может, ты тешила себя надеждами, которые не могут — слышишь, Елизавета, — никогда не могут сбыться.

На другой день Елизавета покинула дом Зигриста. Она написала доктору на прощание несколько слов, которыми высказала ему свою беспредельную благодарность за все, что он сделал для нее, ни единым словом не упоминая о том, что произошло между ними в день накануне его отъезда во Франкфурт. После продажи домашнего скарба ее родителей у Елизаветы остались кое-какие деньжонки, так что она могла нанять себе маленькую комнатку. Она начала искать себе места.

Как-то раз явилась к ней Наталия Высоцкая и рассказала, что она ищет компаньонку и сиделку для богатой больной дамы и что жалование на этом месте будет хорошее. Речь шла о Юлии Бауман. Подумав немного, Елизавета приняла это место и таким образом попала в дом помещика Баумана.

Юлия с первого же дня была добра и приветлива, а Бауман оказывал ей всевозможные знаки внимания и сразу же показал очень ясно, что красота Елизаветы произвела на него глубокое впечатление. Таким образом, Елизавета могла бы чувствовать себя очень неудобно в новой обстановке.

Но сердце ее было разбито. Она любила Зигриста и все же ненавидела его вместе с тем, так как ей казалось, что он вел с ней недостойную игру. Впрочем, нет — он не играл ею: она видела это по его глазам. Но он пожертвовал ею для того, чтобы взять богатую невесту. Ходили слухи, что Финеас Фокс, несомненно, разбогатевший на службе у Андреаса Зонненкампа, дает своей дочери сто тысяч гульденов в приданое. Елизавете и казалось, что ее продали за сто тысяч гульденов. Ею овладела неотступная мысль, от которой она никак не могла отделаться. Она решила доказать Зигристу, что может быть счастлива и без него. Она решила силой взять счастье и довольство и начала принимать ухаживания Баумана, выслушивать его любовный шепот.