В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том второй

Настала зима. Когда первый снег покрыл остров белым, как саван, ковром, жители Боркума сделались свидетелями большого чуда, или, по крайней мере, большой неожиданности. В один прекрасный день Гаральд Кнут в праздничной одежде подошел к дому пастора и слегка дрожащими руками постучал в дверь. Жена пастора, открыв ее и увидев перед собой пользовавшегося дурной славой Гаральда, немного испугалась, но желая показать, что она — жена пастора — не разделяет суеверий необразованных рыбаков, впустила его. Тем не менее ей стало немного жутко, когда она узнала, что Гаральд хочет переговорить с ее мужем по важному делу.

— Какое бы это могло быть дело? — спрашивала; себя взволнованная пасторша. — Не хочет ли Кнут нарушить покой пастора, чтобы поднять его на смех?

Ах, было время, когда старый пастор возлагал большие надежды на Гаральда Кнута; когда тот, еще мальчиком, ходил к нему, готовясь к конфирмации, тогда Гаральд Кнут отвечал лучше всех и приобрел любовь своего учителя. Даже и позднее, во время его юности, между ним и пастором продолжалась сердечная дружба, пока Гаральд не стал все более и более удаляться от старика и делаться нелюдимым.

— Всему причиной дурные книги, которые он добывает в Бремене, — жаловался пастор, — они погубили его. Всемогущий Боже, обрати заблудшего на путь истины.

— Не могу ли я поговорить с господином пастором? — мягко спросил Гаральд Кнут. — Я пришел… к нему… с просьбой.

— Просьба?

Ах, с каким трудом проговорил это слово гордый человек, как томительно тяжко было его губам сказать его, какую борьбу должен был вынести он прежде, чем решиться на посещение пасторского дома!

— Войдите, пожалуйста, — пригласила его пасторша.

Она прошла в коридор, пол которого был так чист и опрятен, что на нем можно было бы даже обедать. Открыв дверь кабинета, она вошла и сказала:

— Мой друг, у нас редкий и неожиданный гость. Гаральд Кнут желает поговорить с тобой, у него есть к тебе просьба.

Седой пастор отложил в сторону Библию, которую читал. Несколько удивленный, он встал и, медленно подойдя к Гаральду, радушно и с достоинством протянул ему руку.

— Приветствую тебя, мой друг.

Гаральда передернуло. Его красивая мужественная голова с темной, небольшой бородкой опустилась на грудь.

— Я не друг вам, господин пастор, вы не должны называть меня так — я… я… я не заслужил этого от вас.

— Каждый человек, — ласково возразил добрый пастор, — который находит дорогу к церкви, — мой друг, все равно, когда и при каких обстоятельствах он ни пришел бы.

Некоторое время Гаральд молчал, в смущении вертя шапку в руках, казалось, он не знал, как приступить к тому, что у него лежало на сердце. Два глубоких вздоха буквально потрясли его мощную, широкую грудь. Наконец он решился.

— Господин пастор, я хочу, чтобы вы меня обвенчали.

— Обвенчал?! — воскликнул старик, на этот раз совершенно пораженный. — Ты, Гаральд Кнут, хочешь жениться? Но ведь ты всегда был против этого?

— Да, господин пастор, — ответил Гаральд, но уже далеко не с прежней уверенностью, — я хочу жениться на женщине, которую люблю. Мне, конечно, нечего говорить вам, — продолжал он, — что это — Бледная женщина, которую я спас с ребенком в злосчастную ночь последнего страшного шторма, когда она едва не утонула в Друидовой пещере. Я ухаживал за ней во время ее болезни, господин пастор, и полюбил с первой минуты. Если вы соедините нас, то, в конце концов, я стану совсем другим человеком, чем был до сих пор.

Пастор откинулся на спинку кресла; он немного побледнел и на мгновенье закрыл глаза рукой, как делал всегда, когда хотел о чем-нибудь подумать.

— Почему ты не поедешь в Бремен, Гаральд Кнут? — спросил он после долгого молчания. — Может быть, там вас обвенчают, не заставляя тебя переступать порога церкви? Ты всегда был вольнодумцем и больше поклонялся дьяволу, чем Богу. Ты не должен обижаться на меня, но я несколько смущен твоим желанием.

— Чистосердечно скажу вам, господин пастор, — ответил рыбак, — если бы дело зависело только от меня, то я, конечно, не доставил бы своим землякам такого любопытного зрелища, а поехал бы в Бремен или даже в Голландию, где за пару талеров люди делаются мужем и женой, — но она этого не хочет.

— Она? О ком ты говоришь?

— Но о ком же, как не о Лукреции? Она добрая христианка и приняла мое предложение с тем, что мы обвенчаемся в храме, который должен быть моим храмом и непременно здесь, в присутствии тех, которые так много болтали всякого вздора о нас. Для вас, господин пастор, конечно, не тайна, что глупые люди говорили, будто Лукреция вовсе не Божье создание и до того, как попасть в мой дом, была русалкой и тому подобные глупости.

— Знаю, знаю, — ответил пастор, — я тщетно старался рассеять это безумное суеверие, однако на них не следует так обижаться: кто воспитан на море, тот всегда склонен приписывать все морю, и если посторонний человек появляется на острове неизвестно откуда, то естественно, они предполагают, что его выкинуло море, в таинственной глубине которого он до тех пор жил. Но, мой друг, что касается вашего бракосочетания, то об этом еще нужно подумать; соединить тебя с этой чужой женщиной не так-то просто, как тебе кажется. Вероятно, бумаги ее едва ли в порядке, и едва ли она может представить документы о своем рождении и крещении.

— Это можно рассказать в нескольких словах, — сказал Гаральд. — Лукреция была прислугой в одном графском доме, далеко в глубине Германии. Молодой граф, единственный потомок графской фамилии, полюбил ее всем сердцем, и она отвечала ему тем же. В результате этого родился ребенок, плод любви, хотя и запретной; это прелестный ребенок, и я полюбил его всей душой. Едва мать графа узнала об этом, как решила немедленно же удалить девушку из дома. Она выбрала работника, служившего в ее поместье, грубого, злого человека, дала ему денег и просила уехать с Лукрецией в Америку и там обвенчаться. Этого человека звали Лейхтвейсом…

Гаральд сделал маленькую паузу, хорошо сознавая, что в эту минуту он говорит неправду или, по крайней мере, скрывает одно очень важное обстоятельство. Лукреция ему призналась, что она обвенчана с Лейхтвейсом, но Гаральд уверил ее, что парусное судно, на котором она с мужем отправлялась в Америку, на его глазах во время шторма потонуло в окрестностях Боркума и никто из пассажиров и команды не спасся. Он также умолчал о том, что сведения о Лейхтвейсе еще могут появиться. Помолчав несколько мгновений, Гаральд Кнут продолжал:

— Лукреция с мужем и ребенком плыли на парусном американском судне, и когда оно достигло берегов Боркума, то попало в водоворот, где и погибло. Я собственными глазами видел, как оно погрузилось в воду. Негодяй, взявший на себя обязательства увезти несчастную Лукрецию в Америку, покоится теперь на дне морском.