В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том второй

Ужасен был вид несчастных раненых, валявшихся на улицах и жалобно умолявших прохожих помочь им, прислать врачей для перевязки; они молили о куске хлеба, о глотке воды, но никто не мог оказать им помощи. Врачи и без того выбивались из сил, омывая раны, перевязывая их, ампутируя простреленные руки и ноги, давая успокоительные средства, но при всем желании они не успевали справляться с огромной работой.

У подъезда одного из лучших домов на главной улице стояли носилки. Они были покрыты белой простыней, под которой лежало какое-то неподвижное тело. Можно было подумать, что на носилках лежит мертвец. Но то была живая женщина. Она была только в глубоком обмороке и потому не сознавала того, что делается кругом, не видела и не слышала ничего. Под простыней лежала Лора, горячо любимая жена Лейхтвейса. Рядом с носилками стоял Батьяни. Он приказал двум кроатам поставить носилки на землю, а сам несколько раз позвонил у подъезда. Долго никто не отзывался. Наконец отворилась дверь, и на пороге появилась какая-то безобразная старуха.

— Что это значит? — воскликнула она, увидев носилки. — Неужели вы принесли к нам мертвеца или раненого, граф Батьяни? Это невозможно. Дом и без того мал. Лучше отправьте этого человека в один из лазаретов.

Не обращая внимания на слова старухи, Батьяни приказал кроатам внести носилки в дом, затем отпустил их и собственноручно запер изнутри входную дверь.

— Где синьора? — обратился он вполголоса к старухе.

— Она у себя наверху.

— Знает ли она об исходе сражения?

— Нет, я еще не посмела доложить ей об этом, хотя она уже обратила внимание на странное оживление на улицах и не раз уже посылала меня узнать, в чем дело. Она с ума сойдет от ярости, когда узнает, что прусский король снова одерживает победу.

Батьяни наклонился к носилкам, поднял Лору на руки, все время прикрывая ее тело белой простыней, и понес свою ношу по дубовой лестнице наверх, на второй этаж. Тут он бесшумно отворил одну из дверей и вошел в пустую комнату. Там он положил Лору на широкий диван, вышел в противоположную дверь, прошел через две другие комнаты и очутился перед запертой дверью.

Он постучал.

Послышались легкие шаги и скрип отодвигаемой задвижки. Дверь отворилась, и на пороге появилась Аделина Барберини. Она была в соблазнительном утреннем неглиже. Иссиня-черные волосы густыми волнами спадали на ее плечи, образуя мрачный фон для ее бледного лица. Испуганными глазами уставилась она на Батьяни, мундир которого был сплошь закопчен пороховым дымом и испачкан пылью и кровью.

— Граф Батьяни, — дрожащим голосом произнесла она, — вы здесь? Значит мы потерпели поражение? Прусские негодяи победили?

— Да, они победили, — ответил Батьяни, медленно входя в комнату, — нечего скрывать, мы разбиты наголову, несмотря на то, что наши войска выказали чудеса храбрости и отваги.

— Мы разбиты, — проскрежетала Аделина, — и вы говорите об этом так спокойно, Батьяни? Вы смеете произнести это слово? Я не хочу его слышать! Это огромное несчастье для нас. Возлюбленная государыня наша будет проливать слезы, когда узнает об этом поражении.

Батьяни бросился в первое попавшееся кресло.

— Императрица наша — сильная женщина, — произнес он, — она с достоинством перенесет этот удар и в несчастье почерпнет новые силы, новую отвагу, чтобы отомстить прусскому королю за этот позор.

— Но пруссаки еще не ворвались в Прагу? Были ли вовремя заперты крепостные ворота?

— Пруссаки стоят под Прагой, и мы должны готовиться к осаде, которая может окончиться весьма печально для нас, если из Вены вовремя на подоспеет подкрепление. В данную минуту прежде всего необходимо приободрить приунывших солдат, находящихся в крепости, для того, чтобы мы могли отбить штурмы.

— Пруссакам не удастся взять Прагу! — страстно воскликнула Аделина. — Пока я жива, ни один пруссак не вторгнется в стены древнего города, святого города. Скорее я своими собственными руками взорву замок Градшин, чем впущу в него наших врагов.

Батьяни с неподдельным восторгом любовался красавицей Аделиной, походившей в эту минуту на грозную богиню войны.

— Вы всегда можете рассчитывать на меня, синьора, — отозвался он. — Я в любую минуту готов отдать последнюю каплю крови за родину и за нашу императрицу. Хорошо, что вы, синьора, сейчас же после начала военных действий успели отправиться в Прагу, ибо одна только вы способны направить все к лучшему. Ведь перед вами преклоняются все наши военачальники.

— Что это за военачальники! — гневно воскликнула Аделина. — Это немощные люди, недостойные именоваться мужчинами. Клянусь вам, Батьяни, если бы во главе наших войск сегодня стояла я, то Фридриху не удалось бы победить нас. Среди всех ваших генералов я не знаю ни одного, кому я согласилась бы доверить защиту крепости, так как эта защита требует героя, которому ничто не страшно.

— Неужели вы не знаете никого такого? — многозначительно спросил Батьяни.

Он встал и подошел к Аделине. Та пытливо посмотрела на него, по-видимому, мысли ее напряженно работали.

— Вы отважный человек, Батьяни, — шепотом произнесла она, — я это знаю, я убедилась в этом на балу в Берлине, когда у вас не дрогнула рука, готовая совершить убийство короля. Но на это вы пошли за деньги — позвольте, дайте мне договорить. Мы должны выяснить все. Вам заплатили за удар кинжалом, жертвой которого, к сожалению, пала ни в чем не повинная девушка. Кто же мне поручится за то, что если вам будет доверена защита Праги, вы в один прекрасный день не откроете крепостных ворот пруссакам тоже за деньги?

— Это оскорбление, синьора! Назначьте меня комендантом крепости, и я клянусь вам, что скорее погибну под ее развалинами, чем сдам ее врагу.

Батьяни помолчал немного, страстно глядя на красавицу Аделину. Потом он проговорил:

— За мой подвиг меня будет ожидать награда, более ценная и достойная, чем миллионы денег, которые мог бы мне предложить прусский король. Награда эта — ваша любовь, обладание вами. Я люблю вас, Аделина, люблю безумно уже с того самого момента, как впервые увидел вас в Берлине, когда Макензи тайком привел меня к вам. С того времени я ненавижу прусского короля не только за то, что он противник великой императрицы нашей, но и за то, что он был вашим другом, Аделина. Я весь ваш раб и смелое орудие в ваших руках. Я не успокоюсь до тех пор, пока не покончу с прусским королем, который одинаково ненавистен мне, как и вам, до тех пор, пока победа на останется за нами. Но вы, Аделина, обещайте мне за это, что когда великое дело будет совершено, вы согласитесь сделаться моей женой — графиней Батьяни.

Аделина взяла руку, которую протянул ей Батьяни, и ледяным голосом спокойно произнесла: