В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том второй

Батьяни в ужасном волнении шагал взад и вперед по комнате.

— А если бы я согласился, — вдруг сказал он, остановившись и мрачно взглянув на еврея, — если бы я решился на это, то кто мне поручится за то, что вы, Финкель, будете молчать?

— За это вам ручается моя выгода, — ответил Финкель. — Неужели вы думаете, граф Батьяни, что я подвергаю себя такой опасности только для того, чтобы служить посредником при переговорах короля с вами? Я на этом деле получаю свою комиссию, точно так же, как если бы я заключил сделку на обыкновенный товар. Я человек деловой, и мне безразлично, продать город, или кожу, или что-нибудь другое.

— Да, это верно, вы будете молчать, так как являетесь соучастником преступления. В подлинности письма не приходится сомневаться, подписи верны. С другой стороны, Праге так или иначе не устоять. Да, я должен принять то или иное решение.

— Должны, граф Батьяни. Должны уже потому, что сегодня же ночью я должен доставить пруссакам ответ.

— Хорошо, я согласен, — произнес Батьяни. — Я выдам Прагу прусскому королю за миллион талеров и завтра, ночью, открою маленькие ворота на западной стороне укреплений. Передайте королю, пусть войска будут наготове, чтобы войти в город через эти ворота. А я отдаю себя под его охрану. Он должен поручиться за мою безопасность и защитить меня от гнева населения Праги.

— Отлично! — вскрикнул Илиас Финкель. — Но советники короля прислали вам документ. Они требуют и от вас письменного обязательства. Дайте мне его, чтобы они мне поверили.

— Какое обязательство? — возразил Батьяни. — Обойдетесь и без этого. Достаточно моего слова.

— В миллионном деле слово не имеет значения, а все должно быть изложено письменно. Садитесь за ваш письменный стол, граф Батьяни, и напишите то, что я вам продиктую.

Батьяни был точно в бреду, он почти не сознавал, что делает.

— Миллион талеров, — все снова и снова повторял он, — ведь это равносильно жизни, полной роскоши и наслаждений, где-нибудь в Париже или Лондоне. Я не настолько глуп, чтобы принести себя в жертву явно проигранному делу. Прага так или иначе падет, она должна погибнуть. Даже если бы мне удалось отстоять крепость, то рассчитывать на благодарность нельзя. Многие уже ошибались в своих расчетах в этом отношении.

Он взял лист бумаги и обмакнул перо в чернила.

— Что же мне писать? — спросил он.

— Достаточно несколько слов, но они должны быть ясны, — ответил Илиас Финкель. — Пишите так:

«Я, нижеподписавшийся, граф Сандор Батьяни, ныне комендант крепости Праги, обязуюсь завтра, 25 июня 1757 года, сдать город Его Величеству королю прусскому, для каковой цели тайно и без ведома моих советников и офицеров открою маленькие ворота на крайней западной стороне городских укреплений. За эту услугу я получаю один миллион прусских талеров, которые внесены Его Величеством для меня в английский банк в Лондоне и которые я могу получить по первому моему требованию».

Написав это, Батьяни глухо застонал и опустил голову на грудь.

— Подпишите теперь ваше имя, — сказал Илиас Финкель.

Батьяни расписался на позорном документе, которым он давал согласие передать неприятелю осажденный город, доверивший ему свою судьбу.

— Берите, — глухо произнес Батьяни, передавая Финкелю бумагу, — и отнесите ее сегодня же советникам прусского короля. Отныне моя честь в ваших руках, Илиас Финкель, и не только честь, но и жизнь. Но вы и сами заработаете на этом деле, если оно завершится благополучно, а потому вы будете бережно хранить эту бумагу и не выдадите ее постороннему лицу.

— Боже меня сохрани, — ответил Финкель, складывая бумагу и пряча ее в карман, — у меня нет ни малейшей охоты жертвовать жизнью. Довольно с меня и того, что я уже пережил до сих пор.

— Ступайте, а завтра принесите мне ответ, все ли в порядке.

Илиас Финкель быстро отвернулся. Он не хотел показать графу Батьяни злорадного выражения своего лица и торжествующей улыбки. Затем он подобострастно поклонился и снова превратился в беспомощного старого еврея, всеми гонимого, несчастного и безобидного страдальца.

— До свидания, — прошептал он и медленно вышел из комнаты.

Оставшись один, Батьяни опустился в кресло и закрыл глаза рукой. Первый раз в жизни он испытывал по поводу только что сделанного нечто похожее на раскаяние, связанное с ужасным страхом. Этот страх сжимал ему горло и бросал его в холодный пот. Он не только поставил на карту свою жизнь — он совершил нечто столь ужасное, что имя его предавалось позору на веки вечные. Он совершил небывалое в истории предательство. Комендант осажденного города, защитник граждан, доверившихся ему, как дети отцу, он продал за деньги святыню, которую был призван оберегать. В случае, если бы план увенчался успехом и ему удалось вовремя бежать, Батьяни мог считать себя обеспеченным на всю жизнь. Деньги в те времена были много дороже, чем теперь, и с таким огромным состоянием он мог повсюду делать что угодно и играть выдающуюся роль в любом большом городе.

Но если предательство в последнюю минуту обнаружится? Если сам Илиас Финкель выдаст его? Слишком много доверия оказывал он еврею, выдав ему письменное подтверждение своего позора. Графу Батьяни чудилось, что на площади перед Градшином уже ревет разъяренная толпа, что народ ломится в двери, что они идут с топорами и ножами, испуская яростные проклятия против предателя. Он вскочил, подбежал к двери, распахнул ее, вышел в переднюю и крикнул своему адъютанту:

— Поручик Бенсберг! Где еврей, который только что вышел из моей комнаты?..

— Он уже покинул Градшин, — доложил поручик.

— Догоните его! Вы должны догнать его во что бы то ни стало. Я полагаюсь на вашу энергию и ловкость. Верните его сюда. Я должен видеть его, поговорить с ним. Поручик, вы уже раз спасли мне жизнь. Если вы вернете еврея, то это будет равносильно вашей первой услуге. Торопитесь же! Этот еврей старик, он не мог еще уйти далеко. Пока он сойдет в город, вы догоните его. А если он не пожелает вернуться добровольно, то заставьте его сделать это силой. Но не давайте ему возможности разговаривать с кем бы то ни было. Поручик, я вас по-королевски награжу, если вы исполните мою просьбу.

Молодой адъютант уже выбежал из передней с такой поспешностью, что не расслышал последних слов графа Батьяни.

Батьяни вернулся к себе и вытер платком пот со лба. Он подошел к окну, чтобы посмотреть, удастся ли его адъютанту догнать Финкеля. Спустя несколько минут поручик Бенсберг вернулся один. Батьяни в отчаянии отошел от окна и сел за письменный стол, стараясь придать своему лицу спокойное выражение. Когда адъютант вошел в комнату, Батьяни с деланной улыбкой спросил его: