В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том третий

Разбойники встали, чтобы присутствовать при обряде венчания. Лейхтвейс шел, конечно, с Лорой, Зигрист с Елизаветой, затем следовали Рорбек и Бруно, а за ними шли жених с невестой. Бенсберг тоже вернулся со своего поста на время совершения обряда; он шел впереди всех и отворял двери. Когда распахнулась дверь комнаты, служившей рыжему Иосту рабочим кабинетом, разбойники были поражены представившимся им зрелищем. На средине возвышался маленький алтарь, к которому вели несколько ступенек; вся комната была озарена светом многочисленных свечей, и в воздухе носился запах ладана. Бруно первым поднялся на возвышение. За ним последовали жених с невестой и стали перед ним, а Лейхтвейс и Рорбек, в качестве свидетелей, заняли места по бокам. Остальные окружили алтарь полукругом. Бруно совершил обряд венчания, как сделал бы это, если бы был по-прежнему священником. Он соединил руки жениха и невесты, благословил их и произвел обмен колец.

Когда обряд кончился, на место Бруно взошел Лейхтвейс и торжественно произнес:

— Сегодня ты, Ганнеле, вступаешь в наш тесно сплоченный кружок и становишься звеном неразрывной цепи. Знай же, если этой цепи суждено погибнуть, то должны погибнуть ее звенья, все до одного. Никто из нас не может существовать без всех остальных, мы все за одного и один за всех. Все мы знаем, что тебя заставила любовь отказаться от честной жизни и сделаться спутницей разбойника, живущего в подземелье. Если эта любовь искренна, то ты никогда не раскаешься в своем решении, ты ни в чем не разочаруешься, и все твои надежды исполнятся. Но горе тебе, если любовь эта была увлечением, так как тогда ты будешь несчастнейшей женщиной в мире, ты раскаешься в данном тобой сегодня обете. Но никакие силы земные не дадут тебе возможности вернуться к прежней жизни. Знай, Ганнеле: кто присоединился к разбойнику Лейхтвейсу, тот до последнего вздоха должен быть верен ему. А если тебе вздумается совершить предательство, то тем самым ты осудишь себя на смерть, которая наступит скорее, чем ты успеешь выдать тайну пещеры Лейхтвейса. Дай же мне твою руку, Ганнеле, и поклянись, что в моем лице ты будешь признавать своего начальника и повелителя. Бойся и люби Бога на Небесах, а здесь на земле будь предана разбойнику Лейхтвейсу.

— Клянусь и обещаю, — торжественно произнесла Ганнеле.

В то же мгновение послышался глухой раскат грома, сверкнула яркая молния и озарила комнату, в которой происходило венчание. Разразилась гроза, редкая по силе и ярости. Ганнеле вздрогнула: ей почудилось, что в грозе проявляется гнев Божий по поводу преступного шага, на который она решилась.

Лейхтвейс заметил это и продолжал:

— Не бойся грома и грозы. Под знамением грозы и бури ты начинаешь новую жизнь. Наша жизнь лишена веселий и развлечений, мы проводим время не в спокойствии, мы идем по торному пути. Мы шествуем под молнией и громом, раскаты которого раздаются и теперь. Но это-то и отличает нас от прочих людей, это-то и придает нам силу и мужество, это-то и закаляет нас и делает непобедимыми. Встань же, Ганнеле. Приветствую тебя как сестру свою.

Он протянул ей обе руки, привлек ее к себе и поцеловал в лоб. Затем подошли к Ганнеле все остальные: Лора, Елизавета и прочие товарищи, все целовали ее и поздравляли.

Последним обнял ее Отто.

— Отныне ты принадлежишь мне, — радостно воскликнул он, — и никакие силы земные не разлучат нас! Никакая буря не вырвет тебя у меня. Клянусь тебе, Ганнеле, там, под землей, в разбойничьей пещере, мы найдем счастье, о котором не дерзают мечтать сильные мира сего — счастье любви, свободной от оков, налагаемых на нее людьми и обществом.

Ганнеле прижалась к своему мужу, прислонила голову к его груди и не противилась его ласкам.

После венчания все вернулись в столовую. Здесь был накрыт стол, ломившийся под тяжестью всевозможных яств и питья. Висбаденские повара отлично справились со своей задачей. Сами они, вместе с пекарями, уже успели уехать обратно в Висбаден. Гостям прислуживала только дочь вдовы Больт. Были поданы дичь, оленина, рябчики и фазаны, не говоря уже о телятине и свинине, курах и гусях. Всего, что было на столах, хватило бы на пятьдесят человек. На столе красовались дорогие овощи и сладости. Вино лилось рекой, и Лейхтвейс со своими товарищами доказывали, что на этом поприще они тоже могут постоять за себя. Бутылки откупоривались дюжинами, но никто не брал на себя труда вынести пустые бутылки из комнаты — их просто бросали в угол. Мало-помалу все разгорячились, глаза у всех заблестели, и тосты сменялись песнопениями, все более разжигавшими веселье.

Бруно тем временем стоял на часах. Он вышел вместо Рорбека и даже сам напросился на это. Ему было тяжело видеть счастье молодой четы, так как он невольно вспоминал о том, что для него погибло безвозвратно. Гунда давно уже вышла замуж за Курта фон Редвица и, несомненно, была счастлива и довольна своей судьбой. Он задумался об этом, медленно обходя вокруг дом. В руке он держал заряженное ружье. После грозы в лесу воцарилась тишина, и лишь изредка слышно было, как вспархивает какая-нибудь птица. Земля покрылась паром, освежившись после дождя, она отдавала влагу, которую жадно впитала в себя.

Из окон столовой раздавались смех и веселые возгласы, а порою звон бокалов. Бруно тяжело вздохнул. Он давно разучился веселиться, и не место ему было среди веселых людей; в радостные минуты он чуждался своих товарищей, но в минуту опасности проявлял себя их достойным другом. Он остановился у задней ограды сада, где фасад дома выходил к лесу. Опираясь на ружье, он зорко всматривался в темноту, но не заметил ничего подозрительного. Тогда он сел на пень вблизи ограды и задумался. Мысли его все время были заняты Гундой.

Вдруг он встрепенулся, услыхав какой-то странный шорох. Казалось, сквозь чащу пробирается какой-то крупный зверь, ломая сучья по пути. Бруно встал и взвел курок. Он не ожидал, что его друзьям может угрожать серьезная опасность, но все же решил быть настороже. Всматриваясь в лесную чащу, он вдруг за спиной услышал странный шум и моментально обернулся. Он чуть не вскрикнул от изумления и ужаса. В саду засверкали штыки и показались стволы ружей. В ту же минуту из леса выскочили человек сорок и помчались к Бруно.

— Стой! Сдавайся! — раздался мощный окрик.

— Это один из товарищей Лейхтвейса, — крикнул кто-то другой, — не жалейте его, а пристрелите.

— Господин судья, здесь распоряжаюсь я, а не вы, — снова послышался первый голос. — Я считаю нужным схватить этого молодца живьем. Так или иначе он не уйдет от нас.

— А я все-таки уйду! — крикнул Бруно, выстрелив наудачу, и помчался к дому.

Дело в том, что весь дом уже был окружен солдатами, явившимися сюда из Висбадена под начальством молодого офицера Ремуса. Бруно думал только о том, как бы предостеречь своих друзей, спасти Лейхтвейса и вернуться для этого вовремя в дом. Человек десять солдат загородили ему дорогу. Им было приказано не стрелять, пока не последует на это команда. Поэтому они не стреляли в Бруно, а пытались взять его на штыки. Бруно выстрелил в них, а затем перевернул ружье и начал бить прикладом куда попало. При этом он быстро передвигался вперед. Прежде чем солдаты успели опомниться, Бруно уже выбежал на террасу, откуда уже нетрудно было проникнуть в дом. За ним гнались два солдата, которые задались целью задержать его во что бы то ни стало. Бруно обернулся и страшным ударом приклада раздробил первому солдату череп, так что тот моментально свалился. Но в то же мгновение Бруно ощутил в груди леденящий холод.