Уилбур Смит - Седьмой свиток

— Отличная газовая ловушка, — подчеркнул Харпер, пока они осторожно продвигались вверх. — Нет ни малейшего сомнения — Таита прекрасно знал, что делает, когда строил этот участок туннеля.

— Наверняка он полагал, что любой, кто посмеет вторгнуться сюда, либо попадется в его дьявольские ловушки, либо заблудится в лабиринте. Ну или в конце концов сдастся на этом этапе, — подытожила Ройан.

— Ты что, пытаешься меня убедить, что это последний бастион Таиты и больше для нас капканов не заготовлено? — усмехнулся Николас.

— Да нет… Скорее я себя пытаюсь убедить. И пока без особого успеха. Я больше ему ни капельки не доверяю. Ожидаю самого худшего. Каждый миг может обрушиться потолок, или пол разверзнется и мы провалимся в огненную пропасть, или еще что-нибудь похуже случится.

Спуск вниз состоял из сорока ступеней, а лестница, по которой они теперь шли, оказалась зеркальным отражением предыдущей. Она поднималась под тем же самым углом, ступени оказались такой же ширины и высоты. Когда головы археологов поднялись над сороковой ступенькой, Николас направил луч фонаря в просторную горизонтальную галерею, раскрывшуюся перед ними. Оба были поражены внезапным богатством красок и форм, ярких и прекрасных, как поле цветов, распустившихся в пустыне после дождя. Стены и потолок аркады покрывали росписи, потрясая роскошью и великолепием исполнения.

— Таита! — вскричала Ройан, и голос ее сорвался от восхищения. — Это его фрески. Я ни с чем их не перепутаю, другого такого художника нет. Я всегда узнаю его работу.

Они стояли на верхней ступеньке и пораженно озирались. По сравнению со здешними росписями фрески длинной галереи казались бледными и бездарными — жалкой подделкой, коей они и являлись. А это была работа великого мастера, вечного гения, чье искусство зачаровывало и приводило в восторг ныне так же, как и четыре тысячи лет назад.

Николас и Ройан двинулись вперед — медленно, почти что против воли. По обеим сторонам аркады располагались небольшие помещения вроде ларьков на восточном базаре. Вход в каждую нишу охраняли высокие колонны до потолка. Каждая колонна была сделана в виде статуи бога. Божества словно держали над собой высокий сводчатый потолок. Когда археологи поравнялись с первыми помещениями-нишами, Николас остановился и стиснул руку Ройан.

— Сокровищницы фараона, — прошептал он. Полукруглые комнаты от пола до свода были заполнены удивительными и прекрасными вещами.

— Здесь хранится его мебель, — так же благоговейно произнесла Ройан, узнавая кресла, стулья, кровати и тахты. Она вошла в ближайшую комнату и прикоснулась к царскому трону. Подлокотники мастер выполнил в форме переплетенных змей из бронзы и лазурита. Ножки у трона были львиные, с золотыми когтями. Поверхность украшали сцены охоты, высокую спинку венчали золотые крылья.

За троном громоздилось множество прочей мебели. Они рассмотрели тахту, чьи бока представляли собой изысканное кружево из эбенового дерева и слоновой кости. Там находилось еще несколько дюжин других предметов, в том числе и разобранных на части, так что невозможно было догадаться об их предназначении. Блестели драгоценные металлы и цветные камни — в таком великолепии и разнообразии, что их не охватывал взгляд. Обе ниши по сторонам аркады заполняли сокровища. Ройан покачала головой в восхищении, и Николас повел ее дальше. Стены между боковыми комнатами украшали расписанные панели, иллюстрирующие «Книгу мертвых». Фрески изображали путь фараона через различные опасности и испытания, мимо демонов и чудовищ, подстерегающих усопшего по дороге.

— Вот они, фрески, которых не хватало в лжегробнице, в длинной галерее, — сказала Ройан. — Ты только посмотри на лицо фараона. Сразу видно, что это подлинное изображение. Перед нами совершенные царские портреты.

Фреска напротив изображала бога Осириса, который вел фараона за руку, защищая его от чудищ, теснившихся по сторонам пути и желающих пожрать путника. Лицо правителя Таита прописал очень подробно — таким он, должно быть, и был при жизни: человеком на вид добрым и мягким, не без оттенка слабости.

— И фигуры, — согласился Николас, — ты видишь, они не статично замершие деревянные куклы, всегда шагающие с правой ноги. Они — настоящие мужчины и женщины, анатомически правильные. Художник понимал, что такое перспектива, и изучал человеческое тело.

Они подошли к следующей паре ниш и замерли перед ними.

— Оружие! — выдохнул Харпер. — Только посмотри на колесницу!

Колесница была обшита листами золота и слепила глаза. Упряжь и постромки, казалось, только и ожидали коней, которые повлекут колесницу в битву, а колчаны, пристегнутые ремнями у каждого высокого колеса, раздулись от стрел и дротиков. Картуши Мамоса красовались на боковых панелях.

Возле этого великолепного предмета громоздились кипами боевые луки, обмотанные проволокой из бронзы, золота и серебра. Было здесь множество копий и пик, бронзовые щиты, украшенные сценами войны и именем божественного Мамоса. Были шлемы и нагрудники из крокодиловой кожи, одежда и регалии египетских армий, надетые на ростовые деревянные статуи царя, стоявшие рядами вдоль стен.

Николас и Ройан продвигались вперед по проходу между фресками и росписями, изображавшими жизнь и смерть фараона. Они видели Мамоса играющим с дочерьми и ласкающим маленького сына. Видели его на рыбалке, на псовой и соколиной охоте, в окружении министров и советников. Видели, как он развлекается со своими женами и наложницами и пирует с храмовыми жрецами.

— Какая хроника жизни древних времен, — благоговейно выдохнула молодая женщина. — Открытия, подобного этому, не было никогда!

Каждый из персонажей, изображенных на фресках, явно был взят из жизни. Настоящие живые мужчины и женщины, они различались чертами и выражениями лиц, схваченными внимательным взглядом очень ироничного и одновременно очень человечного художника.

— А это, должно быть, сам Таита. — Ройан указала на автопортрет евнуха на одной из центральных панелей. — Интересно, он склонен к художественным допущениям? Или в самом деле был так красив и благороден?

Они остановились полюбоваться на лицо Таиты, своего противника в игре, и заглянули в его умные и пытливые глаза. Искусство художника было таково, что портрет рассматривал их с не меньшим вниманием, нежели они — его. На губах Таиты играла легкая загадочная улыбка. Фреску покрывал лак, так что она прекрасно сохранилась, будто была написана только вчера. Губы Таиты казались влажными, глаза мягко блестели, как живые.

— У него светлая кожа и голубые глаза! — воскликнула Ройан. — Правда, рыжие волосы наверняка покрашены хной.