Маркус Кларк - Осужден пожизненно

– Ты думаешь? Мои слова ничего не изменят.

– О, Морис, будь милосердным!

Она склонилась к нему, пытаясь удержать его руку, но он ее отдернул.

– Нашлась умница! Просишь меня помочь твоему любовнику – негодяю, который, и глазом не моргнув, оставил меня умирать на том проклятом берегу, – сказал он, с отвращением вспомнив, какому унижению он подвергся пять лет назад. – Спасти его! Да провались он к черту, знать его не хочу!

– Нет, Морис, ты должен его спасти, – проговорила она, с трудом сдерживая рыдание. – Ну что тебе стоит? Меня ты больше не любишь. Ты меня избил и выгнал из дому, хотя я ничего дурного тебе не сделала. А этот человек был моим мужем еще до того, как мы с тобой встретились. Он зла тебе не причинил и никогда не причинит. Если ты его спасешь, он будет благословлять тебя всю жизнь!

Фрер нетерпеливо вскинул голову.

– Мне не нужны его благословения. Пусть болтается в петле! Кому он нужен?

Она продолжала настаивать, простирая к нему свои белоснежные руки, слезы лились из ее глаз, она даже бросилась на колени, хватаясь за его сюртук и умоляя его сумбурными, горячими словами. В ее дикой, суровой красоте и отчаянии было что-то от покинутой Ариадны, от молящей Медеи. Она походила на кого угодно, только не на себя – распущенную, полубезумную женщину, вымаливающую пощаду для каторжника-мужа.

Морис Фрер оттолкнул ее с проклятием.

– Встань! – в ярости крикнул он. – Встань и прекрати молоть вздор. Говорю тебе, твой Рекс уже почти мертвец и ни черта я для него делать не стану!

После такого отпора чувства, дотоле сдерживаемые, наконец прорвались. Вскочив на ноги и откинув упавшие на лицо волосы, она вылила на него целый поток оскорблений:

– Ты! А кто ты такой, что смеешь так со мной разговаривать? Ты и мизинца его не стоишь! Он смелый человек, настоящий мужчина, а не трус вроде тебя. Да, ты – трус, трус, трус! Ты храбрец только против беззащитных людей и слабых женщин. Ты избивал меня до синяков, подлец! А разве ты посмел бы когда-нибудь поднять руку на человека, не связанного и не скованного цепями? О, я знаю тебя! Я видела, как ты измывался над арестантом у треугольника. Мне так хотелось, чтобы тот бедняга каким-то чудом порвал свои узы и убил тебя! Потому что ты, Морис Фрер, этого заслуживаешь. Помяни мое слово, час расплаты настанет и для тебя! Люди – из плоти и крови, а плоть и кровь вопиют против тебя, вопиют о муках, которым ты их подвергал.

– Ладно, хватит, – оборвал ее Фрер, бледнея. – Перестань беситься!

– Я знаю тебя, злобный негодяй! Не зря я была твоей любовницей – прости меня, господи! Я достаточно хорошо тебя изучила. Я видела все твое невежество и хитрость, знала твоих друзей, которые бражничали вместе с тобой, ели твой хлеб, пили твое вино и смеялись над тобой. Они называли тебя собакой, но собаки умнее тебя, а собачье сердце привязчиво и помнит добро. О, господи! И такие мерзавцы, как ты, управляют нами. Такие звери, как ты, держат в своих руках судьбы людей! Ты говоришь, что его повесят? Ну, так и я буду висеть рядом с ним. И да простит мне бог мое преступление – я убью тебя собственными руками!

Фрер съежился под этим потоком ярости; услышав, как она выкрикнула свою последнюю угрозу, он резким движением хотел схватить ее, но Сара сама кинулась на него со смелостью отчаяния.

– Ну, ударь меня! Нет, не посмеешь! Я презираю тебя! Позови сюда своих собутыльников, которые изучают дорогу в ад в этом проклятом доме, и пусть они посмотрят, как ты бьешь меня. Позови их! Ведь они старые твои друзья. Все знают капитана Мориса Фрера!

– Сара!

– Ты помнишь Люси Барнес – бедную маленькую Люси Барнес, которая украла всего на шесть пенсов коленкору? Она сейчас внизу. Узнал бы ты ее, если бы увидел? Это уже не девочка, какой она была, когда ее прислали сюда на «перевоспитание» и когда лейтенанту Фреру понадобилась новая служанка с фабрики. Позови ее, позови! Спроси о ней любого из этих зверей, которых ты порешь и заковываешь в кандалы. Тебе о ней все расскажут – и не только о ней, а и о многих других загубленных душах, попавших в лапы какого-нибудь пьяного скота, укравшего фунт стерлингов, чтобы потешить сатану. Боже всевышний, неужели ты не покараешь этого человека?!

Фрер задрожал. Он часто бывал свидетелем бурных взрывов ярости у этой женщины, но еще никогда не видел ее такой взбешенной. Это испугало его.

– Ради бога, Сара, успокойся. Чего ты хочешь? Что ты затеяла?

– Я пойду к этой девушке, на которой ты хочешь жениться, и расскажу ей все, что знаю о тебе. Я видела ее на улице – она отворачивалась, проходя мимо меня и подбирала подол своего муслинового платья, когда его касались мои шелка. Она презирает меня – меня, которая ее нянчила, которая слушала ее детские молитвы, – прости меня, господь! – и я знаю, что она думает о таких женщинах, как я. Она хорошая, добродетельная и холодная. Она содрогнется, узнав о тебе то, что знаю я. Она возненавидит тебя! А я скажу ей все, да, все! Ты хочешь быть порядочным, примерным супругом? Подожди, пока я не расскажу ей свою историю и не пошлю к ней других женщин, которые ей тоже кое-что расскажут. Ты убиваешь мою любовь – я задушу и уничтожу твою!

Фрер схватил ее за кисти рук и силой заставил опуститься на колени.

– Не смей произносить ее имени, – хрипло сказал он, – иначе тебе не поздоровится. Я понимаю твои намерения – не такой уж я дурак, как ты думаешь! Берегись! Мужчины убивают таких, как ты, и теперь я вижу, как их до этого доводят.

Несколько минут они оба молчали. Наконец Фрер отпустил ее руки и отошел в сторону.

– Я сделаю то, что ты просишь, но при одном условии.

– Каком?

– Чтобы ты отсюда уехала.

– Куда?

– Куда хочешь – чем дальше, тем лучше. Я заплачу за билет до Сиднея; останешься ли ты там или поедешь дальше – твое дело.

Она немного успокоилась, видя, что он сдается.

– А как же этот дом, Морис?

– Ты не должна за него?

– Нет.

– Ну, так оставь его. Меня это уже не касается. Уезжай.

– Можно мне повидать его?

– Нет.

– О, Морис!

– Ты увидишь его на скамье подсудимых. – Фрер было рассмеялся, но, увидев, как блеснули ее глаза, тут же оборвал смех. – Ну ладно, ладно, я не хотел тебя оскорблять.

– Ты меня не оскорбил. Говори.

– Послушай, – упрямо продолжал он, – если ты уедешь и обещаешь никогда не появляться и не впутываться в мои дела, я сделаю то, что ты просишь.

– А именно? – спросила она, не в силах удержать торжествующую улыбку.

– Я не скажу всего, что знаю об этом человеке. Я скажу, что он отнесся ко мне по-дружески. Я сделаю все, чтобы спасти его жизнь.

– Ты можешь спасти ее, если захочешь.

– Хорошо, попробую. Даю слово, что попробую.

– И я должна тебе верить? – спросила она с сомнением. И тут же добавила тоном слезной мольбы, казавшейся странной после вспышки столь бурной ярости: – Ты ведь не обманешь меня, Морис?