Дмитрий Федоров - Города Алисы

— Меня зовут Лука.

— А меня Алиса.

— Извини, я без твоего разрешения рисую… А что у тебя случилось?

— Сумочку разрезали, — снова затосковала Алиса. — Я ее только что купила… — и снова у нее выступили слезы.

Лука работал в окружении толпы. Когда люди поняли, что он пишет картину с совершенно конкретной девушки, печальной девушки, сидящей в пяти метрах от него, то это их словно загипнотизировало. И как только остановились первые прохожие, к ним сразу же присоединились другие — возник ажиотаж. А ажиотаж неотъемлемая часть коммерческого успеха — в шапку Луки падали монеты. Без звона! Потому что между одно- и двухевровыми железками попадались мягкие прокладки из пяти и десятиевровых купюр.

— Все! Можешь встать и посмотреть! — крикнул Алисе Лука. — Я тебя нарисовал.

Алиса подошла к нему — толпа восторженно расступилась. Лука переместился в нижнюю часть картины, открыв взору своей модели то, что уже было нарисовано. Оказывается, он изображал, как Иисуса снимают с креста апостолы и передают его тело на руки плачущей Мадонне с лицом Алисы. Это был абсолютно точный портрет. Алису так восхитительно никто никогда не рисовал. У нее запершило в горле. Теперь не из-за разрезанной сумочки, а от гордости, что она предстала в таком величественном образе. Зрители снимали на телефоны ее портрет, а потом ее саму, склонившуюся над разрисованным мелками асфальтом.

— С меня обед, — не отрываясь от своей работы, пообещал Лука. — Ты мне сегодня обеспечила отличный заработок.

— Это я тебя должна угощать. За такое…

— У тебя же, наверное, нет денег — тебя же обокрали.

— Денег нет, — согласилась Алиса.

— А как называется картина? — вмешалась в разговор бодрая американка с рюкзаком, в шортах и в клетчатой рубахе, завязанной узлом на пупке. — У таких картин есть какое-то общее название. Только я забыла. Нам экскурсовод в Ватикане говорил, но я забыла, — тараторила она. — Тут в Италии столько всего интересного, что у меня уже все перемешалось в голове. Такая творческая страна. Я из Северной Дакоты. Фантастика! Рим — это удивительно! Я в восторге…

— Это называется Пьета, — прервался Лука. — Оплакивание Христа девой Мадонной.

— Да, точно! А разве Мадонна могла быть такой молодой? — удивилась американка. — Ведь тогда не было пластической хирургии.

— По преданию Мадонна родила Иисуса в тринадцать лет.

— Поздравляю, — американка пожала Алисе руку и принялась с восторженными криками, охами и ахами фотографировать труд Луки.

— Мне как-то… неудобно, — отозвалась Алиса. — Я… и Мадонна.

— Не парься, — успокоил ее Лука. — Ты — красивая, а значит, этот мир создан для тебя. Наш мир придуман для красоты. Красота имеет особые права, — и тут он, наконец, повернулся к Алисе всем лицом, и она смогла его рассмотреть.

Он оказался довольно привлекательным — только порядком измазался. Одному из апостолов он придал сходство с собой. Лица и фигуры были завершены. Лука рисовал феноменально быстро, но сохранял утонченность линий и чистоту красок. Оставалось только закрасить фон.

— А ты можешь пририсовать сюда еще собачку? — попросила Алиса.

— Какую собачку?

— У меня в Москве осталась любимая собачка. Брюссельский грифон. Его зовут Соломон. Мне хотелось бы, чтобы он тоже был тут.

— Прикольное имя. Только я не знаю, как выглядит брюссельский грифон.

— А я тебе покажу. Вот… — она нашла в телефоне видеоролик с проделками Соломона — он нападал на плюшевую мышку, которая, стоило только нажать на нее, пищала спрятанным в глубине ее тельца механизмом «I love you».

— Ух ты! — удивился Лука. — Такой же пес на картине Ван Эйка «Чета Арнольфини».

— Я не знаю такой картины. Я в живописи плохо разбираюсь.

Тогда Лука достал свой телефон и показал там фотку картины Ван Эйка.

— Ой, я ее видела.

— Это очень известная картина.

— Просто я не знала, что она так называется.

— Теперь будешь знать. Куда бы пририсовать твоего Соломона? — задумался Лука.

— Пририсуй где-нибудь внизу. Наблюдает себе пес за происходящим — знаешь, он же любопытный, ему интересно, что происходит.

Лука изобразил в углу череп Адама в основании креста, на котором был распят Иисус. А Соломон играл с этим черепом, как с мышкой в видеоролике. Алиса посмеялась, Лука поднялся с колен, раскланялся перед зрителями и собрал в шапку пожертвования. Ему надо было бы задержаться у своей картины на часик-другой, чтобы получить максимальные дивиденды, но он помнил об обещании угостить Алису в ресторане, поэтому собрал мелки и прочие принадлежности.

— Ты не устала? Тут десять минут надо пройтись.

— Да нет. Идем.

— Ресторан называется L'Arcano. Там шикарная обстановка. Как будто в музее.

— А тебе же еще надо переодеться?

— Нет, я так пойду — у меня ничего с собой нет, — смутился Лука.

Выглядел он, конечно, безобразно. Джинсы не потертые, а прямо таки порванные, на коленях дырки прикрывались специальными щитками, чтобы было удобнее ползать по асфальту, футболка Armani обвисла в области шеи. Даже шикарные кудри до плеч из-за спутанности производили пугающее впечатление. В общем, он был дик. Дик и маргинален. И тут рядом с ним фешенебельная Алиса. Правда, уже без сумочки от Hermes, но от этого не менее яркая. Лука снял щитки и положил в рюкзак, но его имидж нисколько не изменился в лучшую сторону.

— Я умоюсь в L'Arcano, — пообещал художник.

— Делать нечего, — вздохнула Алиса. Ей было неудобно идти вместе с ним, но она не хотела выразить своим поведением, что стыдится его. Алиса позвонила Кате и болтала по дороге в ресторан, что позволяло ей просто идти за Лукой, никак не обнаруживая знакомство с ним.

В L'Arcano она обнаружила, что от переживаний очень проголодалась. Поэтому Лука заказал ей спагетти с морепродуктами. А себе огромную закрытую пиццу. И бутылку красного вина. Решил кутнуть!

— А как ты улетишь в Москву без денег? — вдруг обеспокоился Лука.

— У меня билет и паспорт в отеле. Подруга вместе с мужем сейчас заедет за мной на такси, и через два часа мы поедем в аэропорт. Я им как раз звонила по пути сюда. Они уже возвращаются. У них был шопинг в Castel Romano — знаешь, это за городом.

— Ну, тогда хорошо.

Официантка принесла заказ, изящно извлекала пробку из бутылки, разлила вино по бокалам, они чокнулись.

— А почему ты не хочешь пойти учиться на художника в какую-нибудь серьезную школу?

— Я уже учился. В римской художественной академии.

— А что же ты тогда рисуешь такие картины?..

— Какие? — прекратил жевать Лука.

— Ну… такие… — Алиса смутилась и долго искала слово, чтобы его не обидеть, — как бы… недолговечные.

— Зато они для людей! — с вызовом сказал Лука. — Сегодня моя Пьета изменила жизнь тысяч прохожих, которые смотрели на нее и радовались красоте. И в то же время сопереживали страданиям. Пьета подтолкнет их к творчеству. Пойми, творчество может быть везде — на кухне, в офисе, на стадионе, да где угодно! — Лука почти кричал, экспансивно размахивал руками. — А если бы я выставлялся в галереях, то на мои полотна смотрели бы снобы, вялые эстеты, которых я презираю.