Виктор Егоров - Приключения 1969

Катер прибило к берегу глубокой ночью. Голованов взял с собой в разведку Лазарева. Они пробирались по скалам к гребню гряды, где тумана не было. Голованов надеялся увидеть с него северную сторону полуострова и, разумеется, вражескую станцию. Меж камней лежал серый, изъеденный туманами и моросью снег. Здесь уже не слышно было ни шороха волн, ни крика чаек. Мертвые скалы, мертвый снег, заколдованный стерильной тишиной мир…

Голованов и Лазарев обошли вершину сопки и пошли по гребню параллельно берегу. «Неужели никого здесь нет?» — подумал Голованов. — Впервые за много месяцев червь сомнения зашевелился в его мозгу. Неужели вся эта затея — только погоня за призраками? Немцы могли следить за караванами и с воздуха и с подводных лодок. Доводы, которые раньше не вызывали сомнения, теперь казались до обидного шаткими.

Капитан посмотрел на часы. Фосфорическая стрелка показывала семь. Уже четыре часа, как они ушли с катера.

— Вы устали, Лазарев? — спросил Голованов.

— Пора бы отдохнуть.

Они сели на снег, привалившись спинами к камню. Голованов закрыл глаза, из серой темени поплыли на него алые круги. Его легким не хватало воздуха.

— Скоро мыс кончится. Побережье повернет на юг. Там немцам нет смысла ставить станцию… Здесь, где-то здесь должна она находиться, — прошептал Голованов.

Рывком Голованов поднялся и стал спускаться по откосу к морю. Он шел, увязая по пояс в снегу, скользя по обледенелым камням.

— Стойте! Там! — Лазарев показал на скалу, освещенную луной. На фоне посеревшего неба Голованов увидел антенну. Рядом стояли два темных предмета, видимо прожектор и светосемафор.

— Останьтесь здесь!

Голованов исчез в тени. Он крался бесшумно, с беспокойством прислушиваясь к стуку сердца. Ближе… «Стоп, дальше нельзя. У них могут быть собаки».

Минутная стрелка неторопливо обошла круг. Восемь часов… И тут до Голованова донеслась музыка, почти такая же, какую часто передают по Московскому радио. Подумалось даже, что сейчас веселый диктор скажет: «Доброе утро, товарищи!»

Но музыка оборвалась, хлопнула дверь…

Немец прошел к метеорологической будке. На мгновение вспыхнул фонарик, поплясал по камням и погас. Потом вновь вспыхнул. Немец что-то записывал в блокнот.

«А если все-таки попробовать выкурить их своими силами?» — эта шальная идея завладела Головановым.

И чем дольше он думал об этом, тем сильней росла в нем убежденность, что ликвидировать станцию можно и нужно сейчас, используя внезапность.

Голованов пополз к Лазареву.

— Идите на катер, передайте — вечером всем высадиться на берег и собраться здесь. Будем выкуривать их отсюда…

Днем капитану удалось лучше рассмотреть наблюдательную станцию. Она была устроена добротно и незаметно. Жилое помещение находилось в пещере с широким входом. Около нее за валуном стоял пулемет. На высокой скале капитан заметил замаскированный дот. Одна амбразура выходила к морю, из другой просматривалось побережье. С тыла этому доту ничто не угрожало: по отвесной круче метров тридцать высотой ни подняться, ни спуститься, видимо, было нельзя. Словом, станция представляла собой крепость, которую можно одолеть либо измором, либо внезапным ударом. Немцы хотя и вели себя осторожно, но были уверены в безопасности.

Выходили они редко. Голованов насчитал девять человек. Они вели наблюдение за погодой и морем.

Короткий полярный день угас. Вечером подошла вся команда катера. Голованов изложил им нехитрый план операции. Его несколько озадачило настроение экипажа. Этих на первый взгляд сугубо штатских людей не взволновала предстоящая схватка. Они взялись за дело, будто всегда только и знали, что громили доты. Синцов с Зябликом сразу же деловито стали распутывать просмоленный шкертик и связывать гранаты.

— Зачем вам, дедуня, гранаты? Вы всех фрицев бородой распугаете, — зубоскалил Зяблик.

— Дедуня да дедуня! Для тебя я Матвей Игнатьевич, а не дедуня! — сердился старик.

— Проверим часы, — сказал Голованов. — Запомните, начнем в два тридцать. Разом.

Перед каждым он поставил задачу. Люди зарядили автоматы, взяли связки гранат.

— Может, шуганем сначала да выманим наружу? — прошептал Зяблик. — Хоть на живых поглядеть…

— Насмотришься. Замри! — оборвал Синцов.

Неподалеку от станции матросы залегли. Несколько раз выходили гитлеровцы и, быстро сделав дела, снова скрывались.

— Товарищ капитан, — прошептал Лазарев, — подобраться бы к окну с той стороны, где обрыв, да туда бы гранатку!

— Не подойти. Скала почти отвесная.

— Когда-то по горам лазил. Разрешите?

Голованов поглядел на остроносенькое лицо боцмана. Взрывной волной его наверняка снесет на камни. Стоит ли рисковать? Но, может быть, удастся пробраться к доту по каменной лестнице?

— Большой соблазн, старшина… Только…

— Понимаю, — Лазарев крепко сжал локоть Голованова, — все же разрешите попробовать…

— Ладно, — согласился капитан. — Бросайте связку, как только завяжется бой. Товарищ Никишин! Подстрахуйте Лазарева. Зяблик и Синцов, обходите слева. Мы с Якушкиным пойдем прямо на вход в помещение.

Никишин с матросами скрылись в темноте.

Когда часы показали два с четвертью, капитан потянул Якушкина за собой.

В это время по обрыву медленней улитки перебирался Лазарев. Когда он подполз к скале, на которой стоял дот, то увидел каменную лестницу, но подниматься по ней не решился — она могла быть снабжена сигнализацией. Тогда он решил подниматься к доту с тыла.

В скале он находил едва заметные щели и почти висел на руках над обрывом, стараясь не смотреть вниз, где был Никишин и где зубьями торчали гранитные скалы.

С каждой минутой автомат, заброшенный за спину, и связка гранат тяжелели. Пальцы онемели давно. Носки сапог держались на каких-нибудь трех сантиметрах выступа в скале.

Все ярче разгоралось полярное сияние. Оранжевые и голубые полосы брели по темной глубине неба, сталкивались и неожиданно исчезали, рождаясь уже в другом месте.

Голованов полз вперед. Под коленями и локтями похрустывал снег, в горле першило. Когда мог вырваться кашель, он доставал платок и начинал его жевать. Наконец, немного отдышавшись, он поднял глаза на темнеющий остов скалы, где стоял дот.

Лазарев уже подобрался к амбразуре с тыльной стороны дота. Немцы спали, но сквозь темную штору проникал слабый свет аккумуляторной лампочки. Три метра лежали между Лазаревым и амбразурой. Лазарев подумал, что если он бросит связку гранат, то взрывная волна непременно сбросит его с уступа на камни. «А может, удержусь? — подумал он и усмехнулся краешком губ. — Нет, не удержаться…»

Он прижал горячий лоб к холодному и колючему, как наждак, камню. «Сколько сейчас времени? Плохо, что не могу посмотреть на часы». Левая рука вцепилась в щель, а правая держала гранаты. За спиной — обрыв. До амбразуры три метра. Он услышит выстрелы и бросит связку. Лишь бы хватило сил провисеть вот так до начала боя. Его не испугала нелепость смерти, на войне всегда кто-то умирает, кто-то выживает, но досадно было, что смерть придет в первом бою…