Марко Марчевский - Остров Тамбукту

— Да, сэр.

— Укажите признаки.

— Терциана: повышенная температура днем от 38° до 40°. Тропическая: ежедневная температура от 38° до 41°. Сопровождается болями в теле и особенно в позвоночнике, иногда наступает паралич...

— Достаточно. Лекарства?

— Тридцать таблеток хинина, по шесть в день, через каждые два часа, или восемь впрыскиваний хинина, после этого — пятнадцать таблеток атебрина. По три в день...

— Достаточно! — сказал Мехмед-ага, и лицо у него порозовело от удовольствия. Очевидно, он до этого момента сомневался в моих познаниях в медицине и радовался, что я достойно выдержал экзамен. Он с торжеством посмотрел на англичанина и продолжал: — А теперь посмотрим, какие же будут условия. Да, да, условия, старый дружище. Мой доктор заключит договор только на один год, и ни днем больше. Это будет первым пунктом договора. Во втором будет определено жалованье. Что ж ты будешь ему платить? Ты посмотри только, какого человека я тебе даю и сам оцени. Предоставляю это твоей совести.

Мистер Смит без всякой нужды откашлялся и пробормотал:

— Да, да, по совести... Я заключаю договоры самое меньшее на три года, но для него сделаю исключение. Ради тебя, мой друг Мехмед... И буду ему платить двенадцать английских фунтов в месяц — опять-таки ради тебя. Ты меня понимаешь? Для друга я готов в огонь и в воду. Что ты качаешь головой, Мехмед-ага? Ты не доволен? Я плачу пятнадцать фунтов самому верному моему хавилдару! А что представляет собой этот молодой человек? Уравнение со многими неизвестными. Мы еще не знаем, что он может. Но для твоего удовольствия, старый друг, я дам ему пятнадцать фунтов в месяц.

Мистер Смит вынул договор, и я его подписал. Задаток, который я получил, был достаточен, чтобы заплатить мой долг добрейшему Мехмед-аге и купить кое-какие необходимые вещи для далекого путешествия.

Конец унижениям, теперь начиналась неизвестность...

Вместе с мистером Смитом мы купили впрыскивания против змеиного яда, хинин, хинные впрыскивания, атебрин, риванол и другие медикаменты, затем я зашел в книжный магазин, купил карту и поспешил вернуться в мою каморку. С тоской на сердце я нашел далекие, неведомые Кокосовые острова, куда скоро должен был отправиться. Они были отмечены несколькими маленькими точками. На более подробной карте их легко найти в Индийском океане, юго-западнее острова Явы, на 94°33' восточной долготы от Гринвича и на 12°5' южной широты. Я вымерил расстояние от Александрии до Кокосовых островов: нужно было проплыть 2600 километров через Суэцкий канал и Красное море, а потом еще вдвое больше — по Индийскому океану. Мне была знакома скука на маленьких пароходах в море — однообразие быстро превращает их в тюрьму среди водной пустыни, — но меня утешала мысль, что часть пути проходит по Красному морю, вдоль берегов Африки и Аравии. Когда видишь на горизонте берега, чувствуешь себя увереннее и менее гнетет скука.

Но дело не в скуке — меня тревожило и не давало покоя другое обстоятельство. Вместо того, чтобы приближаться к моей родине, судьба меня гнала все дальше и дальше от нее. До каких же пор?

Мотор пульсировал, как живое сердце, на дне яхты, попутный ветер легко надувал паруса, и город с пятьюдесятью народностями медленно исчезал за ветвистыми пальмами берега.

Жил ты в некоем городе, спал под забором в порту, откапывая корки хлеба в мусорных ямах, чтобы утолить голод, и вот ты уезжаешь из злополучного для тебя города. Он тает в знойной тропической жаре вместе с грязными прибрежными закоулками, по которым ты столько раз проходил; нет уже тех людей, с которыми ты делил радости и скорби и которые, может быть, тебя огорчали; и чувствуешь, что от твоего сердца что-то отрывается. И тогда ты забываешь разочарования и муки, причиненные тебе городом, забываешь мелкие недостатки людей и помнишь только хорошее. Да, мы идеализируем людей, когда мы далеко от них; Луна светит потому, что далеко от земли — старая неоспоримая истина. Но верно также и то, что мы начинаем любить людей только после того, как познакомимся с ними ближе. Таким человеком был Мехмед-ага. Несмотря на то, что он был содержателем трактира, в который стекаются пороки со всего света, я всегда буду вспоминать о нем с хорошим чувством потому, что он был единственным человеком в Александрии, который тепло, по-отечески отнесся ко мне и помог.

А что я могу сказать о городе? В нем мне пришлось пережить столько огорчений! И все же, когда он удалялся от меня, когда тонул в зелени пальм, я поднял руку и помахал платком на прощание. Ведь там остался близкий человек, который помог мне в самые трудные минуты моей жизни. Самый город мне был чужд, как чужды мне были и пятьдесят языков, на которых говорят его жители. И в самом деле странно. Что может понять египтянин на языке торговца-китайца и что ему говорит его улыбка, никогда не исчезающая с лица? Что означает для мудрого персиянина поток слов, которыми старый еврей расхваливает свой товар, стоя на пороге маленькой лавчонки? (Или сверкнувший взгляд японца с восковым лицом — для мрачного араба? И все же люди, собравшиеся в Александрии со всех концов света, понимают друг друга достаточно хорошо. Китаец всегда найдет необходимые слова, чтобы продать бумажный фонарик для украшения или пестрый веер жене какого-нибудь паши, старый еврей запутает в сети слов какого-нибудь француза и всучит ему аляповатую табакерку с замысловатыми инкрустациями, а японец смягчит каменное сердце мрачного араба гонкими фаянсовыми чайными чашками, испещренными нежными фигурками миниатюрных японок в цветистых кимоно. И ты начинаешь понимать, что Александрия не Вавилон. Можно не понимать языка египтян и все же чувствовать себя среди них как дома, если есть деньги. Богатым все двери открыты. Особенно для богатого англичанина, который в то время был подлинным повелителем Египта. Когда англичанин входит в дом египтянина, он чувствует себя как в собственном доме, но если египтянин попадет в дом англичанина, он будет себя чувствовать как иностранец. А что уж говорить об американцах? Как и повсюду на свете они приезжают сюда с «добрыми» намерениями, рассматривают, изучают, предлагают свою «бескорыстную помощь», строят тайные и явные планы союзов и если проваливаются, не отчаиваются и начинают все сызнова. Янки неутомимы.

Я простился с полноводным Нилом, древними пирамидами и таинственным сфинксом, со всем тем, чем гордится эта знойная страна — простился молчаливо, без слез и проклятий: только один вздох — вот и все.