Александр Кулешов - Искатель. 1984. Выпуск №6

— Да, но изначально-то? Вирусы разные, значит, они подвержены мутациям?

Профессор расхаживал по залу и к этому времени оказался у меня за спиной.

— Юноша, — сказал он новым, более спокойным, чем раньше, голосом, — вы случайно не голодны? — И в этой его интонации могла бы послышаться участливость и радушие, но мне. настороженному, она показалась подозрительной.

— Вообще то я не завтракал…

— Ну вот, а время для ужина. Может быть, перекусим?

Я нашел странной эту его манеру переключаться на другое в самом разгаре беседы, но пришлось подчиниться воле профессора. Возможно, это был хороший шанс хоть как-то расположить его к себе.

— У меня тут по-холостяцки, — улыбаясь, сообщил Квастму, — соки и сандвичи. Если хотите супу, то ради бога, но варите его сами. Пакетов у меня много.

— Я привык.

— Тогда пошли! — Профессор первым вышел из комнаты, и я заметил, что теперь он пришаркивает гораздо меньше, чем раньше. Неужели наш разговор поднял у него тонус? Еще бы, конечно! Какой ученый не возбуждается, когда тема беседы то, чему он отдал свои лучшие годы, если не всю жизнь.

Странно, но сказанное о вирусах у меня почему-то не вызывало особого удивления. Ну вирусы так вирусы. При моей работе мне постоянно приходилось сталкиваться с разнообразнейшими идеями и людьми, так что способность к удивлению постепенно уменьшилась, если не увяла окончательно.

Через большую широкую дверь попали в столовую, хотя это название не могло совершенно охарактеризовать комнату. Здесь, кроме таких ритуально кухонных принадлежностей, как холодильник и электроплита, стоял рабочий химический стол со штативами, подставками для маленьких и больших пробирок, колб и прочей стеклянной посуды. Повсюду валялись высохшие объедки.

Квастму деловито распахнул белоснежную дверцу холодильника и достал оттуда прозаическую колбасу и кусок сыра. Потом выложил это на стол и поставил рядом по бутылке «пепси». Залез в шкафчик и вынул оттуда початый батон хлеба. Пощупал его и сокрушенно покачал головой — хлеб, видимо, был черствый.

— Ничего, — словно оправдываясь, сказал он, — сейчас мы приготовим тосты.

Профессор побрызгал на куски хлеба водой и сунул их в тостер. Я в это время уже вовсю резал колбасу и сыр — и то и другое были не первой свежести, сыр тверд как камень, нож постоянно соскальзывал, а колбаса засохла и приобрела сероватый оттенок, но пахла вполне нормально и была, без сомнений, съедобной. В общем эта импровизированная кухня произвела на меня впечатление: если они все действительно тут питаются, да еще так, как теперь мы, то условия работы в «Спасателе» никак нельзя назвать приличными. Впрочем, молодой научный энтузиазм…

— Как пахнет! — сладким голосом сказал профессор. — Запах жареного хлеба — одно из лучших изобретений человека! — Он шумно вдыхал воздух и при этом шевелил ноздрями, словно процесс обоняния у него был связан с мышечном работой носа.

«Нет, — думал я, — у них наверняка должна быть приличная столовка и кухня, а здесь так, перекусить во время работы, чтобы далеко не бегать».

Квастму театрально откупорил обе бутылочки «пепси» и наконец вынул подрумянившиеся хлебцы. Я ловко оснастил каждый из них сыром и колбасой одновременно, и мы, обжигая пальцы, взяли по одному. Щурясь и понимающе улыбаясь друг другу, дуя на дымящиеся тосты, принялись их есть. Хватило каждому по три штуки. Не сказать, чтобы мы здорово насытились, но желудок отяжелел и приумолк.

— Вообще-то, — невнятно пробубнил с набитым ртом Квастму. — Мы питаемся в столовой, в жилкорпусе. А это так… — Он неопределенно махнул рукой.

Я в ответ издал горловой звук, ибо горячие куски во рту мешали говорить.

Когда мы кончили есть, профессор уверенно отставил в сторону бутылочку и поднялся, давая понять, что обеденный перерыв кончен и мыть посуду необязательно. Я поднялся вслед за ним.

Квастму чуть нахмурился и смотрел вниз, себе под ноги, возвращаясь в зал. Ежик его волос просвечивал розовой кожей, руки он засунул в глубокие карманы черных брюк. Чувство неуверенности и несвойскости неожиданно вернулось ко мне. и я чуть поежился.

— О чем вы пишете? — негромко спросил Квастму.

— Я?..

— Нет. не вы. Журнал.

— Обо всем. В том числе и об экологии, охране природы. Вы не читали?

— Нет. — Он как-то резко поднял на меня взгляд, и маленькие твердые зрачки его глаз впились в мое лицо. — Мне было некогда. Значит, — он пожевал губами, — охрана природы?

— Ага.

— Скажите, а как вы оцениваете настоящую ситуацию с охраной природы?

— По-моему, — сказал я, — при желании кое-что можно сделать для сбережения…

— Только не надо этого бесшабашного оптимизма! Честнее! Смелее и честнее!

Я чуть задумался.

— Дикой природе предстоит сосредоточиться в заповедниках и зоопарках.

— Оставьте зоопарки, это не природа! — почти запальчиво крикнул профессор. — А дальше, дальше что?!

— Природе, на мой взгляд, это мое личное мнение, предстоит глубоко измениться…

— Ну-ка! Ну-ка!

— Очеловечиться…

— Смелее! — В голосе Квастму слышались одобрительные нотки.

— Выживут лишь те виды, которые будут полезны нам прямо или косвенно, или те, что сумеют приспособиться.

— Отлично. — изрек профессор и скупо улыбнулся. — А теперь дальше — как скоро все это может случиться?

— По-моему, — польщенно начал я, — полтора—два века в запасе еще есть. Я не разделяю…

— Вот! — бросил он. — Обычнейшая ошибка. Обычнейшая! Нет, молодой человек, если вас интересует, сколько еще осталось времени дикой, то бишь настоящей, природе, я могу вам достаточно четко сказать. — Он замолчал и вопросительно уставился на меня, словно ждал моего вопроса.

— Сколько? — податливо спросил я.

— Максимум — пятьдесят лет.

Я поднял удивленно брови и про себя усмехнулся — старикан явно переборщил.

— А минимум?

— А это уж как прикажете! — язвительно сказал Квастму.

— То есть?..

— А как угодно. Как изволят кнопочку нажать.

— Какую?

— Уж и не знаю какую. Красненькую, а может быть, черненькую. Такую чисто человеческую кнопочку. Раз — и готово! Вот вам и природа… — Он заметно погрустнел и снова опустил глаза.

«Старик рехнулся, — мелькнуло у меня в голове, — всерьез поверил, что ядерная война возможна».

— Вы, наверное, считаете меня большим чудаком, — елейно спросил Квастму, — однако мне отсюда, из глуши, все как-то яснее видать.

Я сочувственно кивнул.

— Есть только один выход, — горячо прошептал он, — только один.

Если бы у меня сохранилась способность удивляться, я заинтересовался бы словами профессора. Но за этот день так много было загадочного! Теперь я думал только о том, как бы поудачнее скроить мой репортаж. Внезапно на ум пришел недавний разговор о вирусах.