Владимир Беляев - Чекисты. Книга вторая

Столяров считал, что из Калиграна ему надо как можно скорее добраться до райцентра. А председатель калигранского колхоза Рэнко полагал, что раз уж зоотехник приехал в Калигран, ему надо осмотреть всех колхозных упряжных собак и произвести выбраковку.

— Но я еще не принял дела в райцентре, — стоял на своем зоотехник.

— Значит, теперь не скоро будешь в Калигране, — упорствовал Рэнко. — Собак выбраковать надо было уже давно.

Председателя поддержали Борис и калигранский комсорг Каннук. Столярову пришлось уступить и поработать два дня в селении. На третьи сутки Рэнко привел к нему охотника Рахтуге, Рахтуге был высок ростом и медлителен в движениях. На крупном его лице всегда покоилась слегка рассеянная улыбка.

— Акопова видал в Рэтэне? — спросил у зоотехника председатель.

— Видал, — ответил Столяров.

— Из Аанкатской губы сюда шесть дней езды, а Рахтуге привез Акопова за четыре, — с некоторым самодовольством сказал Рэнко. — У Рахтуге самая лучшая упряжка. Отсюда до райцентра трое суток пути. А Рахтуге тебя отвезет… за сколько отвезешь, Рахтуге?

— Можно за двое, — выговорил Рахтуге, застенчиво глядя в сторону.

— А Рахтуге отвезет тебя за двое суток, — важно закончил Рэнко. — Поезжайте.

И Столяров уехал на упряжке Рахтуге в райцентр. А на следующий день, к вечеру, из Рэтэна в Калигран прибыл начальник заставы Прокофьев. Он остановился в школьном домике и дождался, пока Борис Колосов кончит занятия с учениками в вечернем физкультурном кружке.

— Дела, Борис, пока весьма неопределенные, — сказал Прокофьев, сидя за столом и отвечая на заинтересованный взгляд учителя.

— А я думал, ты быстро распутаешь этот узелок, — протянул Борис, снимая сковородку с печки. — Бери вилку, оленина молодая, с луком… Хотя, по правде говоря, я и сам никак не могу взять в толк, зачем практически Гырголю нужны все эти чертежи.

Прокофьев отрезал себе ломоть хлеба.

— Для меня неясно совсем другое, — сказал он. — Цель у Гырголя и его отца простая, если они завербованные шпионы.

— Завербованные? Я думал, так — на всякий случай собирают, ожидая перемены судьбы. Что же тогда неясного? Ты нашел у них сумку?

— Не искал. И ничего пока не говорил ни Гырголю, ни его отцу. Если сюда приедет Гырголь, разговаривай с ним, будто ничего не знаешь. Предупреди об этом и Ренвиля.

— Хорошо, выполню. Только мне теперь тоже стало все неясным. Завербованные шпионы будут свободно разъезжать по селениям, а честные люди станут делать вид, что это — личное дело шпионов, и беседовать с ними о видах на рыбную ловлю. Картинка идиллическая, на мой взгляд. Впрочем, тебе видней. Еще что нужно делать?

— Надо наблюдать. В Рэтэн к Томбам ожидается гость. Его нельзя пропустить. Хорошо, если охотники будут приглядываться к незнакомым проезжим.

— Поэтому и не трогаешь пока Гырголя и Томба… Гость будет из заморских стран?

— Не знаю, с какой стороны он приедет. Перебраться через Берингов пролив сейчас нельзя: льды. Значит, избран другой путь… Время его появления здесь — конец марта — первые числа апреля.

— Но сегодня третье апреля.

— Вот и делай выводы. Завтра утром ты мне посоветуешь, кого из охотников нужно предупредить, а сейчас, пожалуй, ляжем спать.

— Я тебе постелю на диване, — сказал Борис. — Значит, ты считаешь, скоро залетная птица появится и будет поймана?

— Посты расставлены в основном везде, где нужно. Полагаю, развязка не заставит себя ждать, — сказал Прокофьев, снимая гимнастерку.

Развязка наступила раньше, чем ожидали.

Ночью за окном школьного домика послышался лай собак, и вслед за тем в дверь постучали. Прокофьев быстро очутился на ногах. Борис крикнул с кровати:

— Войдите!

В дверь боком протиснулась крупная фигура.

— О! Рахтуге? — удивился Борис. — Что случилось? Почему вернулся?

Рахтуге, смущенно улыбаясь, тискал в руках пушистый малахай.

— Я возил Акопова, — медленно сказал он, глядя на Прокофьева. — Акопов тогда не сумел попасть к горам Татлинэй. Он сказал: “Рахтуге, ты хорошо рисуешь, ты был на Татлинэй, нарисуй эти горы на моей карте”. Я рисовал на большом листе бумаги весь левый угол. Остальное рисовал сам Акопов и ставил значки.

— Ничего не понятно, — сказал Борис. — Ведь это было давно?

— Давно.

— А сейчас почему вернулся? Ты же повез Столярова, а не Акопова!

— Я тогда рисовал Акопову на белом листе бумаги. Теперь мне сначала стало смешно: почему мой рисунок оказался на желтом листе? Я спросил у Столярова: “Зачем у тебя акоповская карта?” Он сказал: “Ты, чукча, ничего не понимаешь, это карта Урала”. И он быстро свернул карту, хотя она была мокрая. Но я видел: это не была карта Урала, это была чукотская карта, мы ее рисовали вместе с Акоповым. Столяров обманул меня.

— Минутку, Рахтуге, я начинаю понимать, — сказал Прокофьев. — Ты сейчас вез Столярова. Кто этот Столяров?

— Зоотехник, — ответил Борис. — Приехал четыре дня назад. Я сам завез его сюда из аэропорта. Рахтуге отвозил его в райцентр, но почему-то вернулся.

— Ты говоришь, Рахтуге, бумага была мокрая, — обратился Прокофьев к охотнику. — Что, нарта попала в воду?

— Там, у мыса Сеутэн, разводья. Собаки перескочили, а нарта провалилась. Чемодан слетел с нарты, ударился об лед и раскрылся. Я стал помогать собирать вещи и увидел карту. Потом мы вылезли, развели костер и начали сушить вещи. Я на карте узнал горы, которые рисовал сам, а Столяров сказал мне, что это Урал.

— Ну, дальше. — Прокофьев напряженно глядел на охотника.

— Я думал, Столяров шутит. Почему он говорит “Урал”? У него глаза серьезные. Я спросил, зачем он взял бумагу Акопова, почему она стала желтой? Я сказал ему: “Это карта Чукотки, я сам рисовал горы Татлинэй. Скоро Акопов приедет в Калигран, я спрошу у него про эту карту”. Он мне сказал: “Ты, Рахтуге, совсем как новорожденный кашалот — такой же смешной. Это действительно карта Чукотки, и я пошутил, хотел проверить, действительно ли ты так хорошо знаешь карту Чукотки”. А я догадался, что Столяров опять меня обманул, но не показал ему этого.

Потом Столяров стал отряхивать снег со своей одежды. Он отряхивал так долго, что за это время можно было проехать полкилометра даже на самых ленивых собаках. Когда отряхнул, то вынул карту, посмотрел и спросил, где горы Татлинэй, которые нарисованы мной. Я показал ему, он похвалил рисунок. “Эту карту мне дал Акопов”, — сказал Столяров и спросил, нарисую ли я ему другие такие карты. Я ответил, что в Калигране можно обсудить на комсомольском собрании, некоторые комсомольцы ездили до самого Пикульнея, они знают все горы, а комсорг Каннук и Ренвиль рисуют лучше меня. Я сказал ему так, а сам подумал, что он в третий раз обманул меня: Акопов очень берег свои карты и никому их не отдал бы, кроме своего начальника. И еще я подумал, что не поеду с ним в райцентр.