Георгий Вирен - Искатель. 1988. Выпуск №5

Антон чувствовал, как учащённо стучит сердце. Ладони вспотели, и он то и дело машинально вытирал их о телогрейку. Антон старался унять волнение, но это никак не удавалось. Лишь только когда увидел часового, перестал ощущать сердцебиение, стремясь lie выпускать из вида охранника.

Долговязый и худой немец с поднятым воротником шинели то топтался у крыльца, то прохаживался вдоль здания, то направлялся к центру площади.

Наверное, это и насторожило Максима с Андреем. Они медлили. Наконец, комиссар и Наркевич увидели, что две фигуры, прижимаясь к забору, двинулись к зданию. Впереди мягко крался щуплый Андрей Ходкевнч, за ним, в двух шагах — Максим.

Они почувствовали момент, когда часовой остановился у крыльца, и замерли. Затем он повернул направо, и они стремглав бросились к углу дома. Немец, словно предчувствуя какую–то опасность, вернулся к входу, постоял там, пошарил зачем–то по карманам шинели, снова двинулся по площади, опять возвратился к крыльцу и затем вновь повернул в противоположную сторону. Но вот двое услышали шаги часового совсем рядом. Орешко в нетерпении подтолкнул Ходкевича. Но Андрей выждал ещё немного, он словно никак не мог решиться сделать то, что должен был. Ходкевич никогда не убивал и вдруг почувствовал, как трудно решиться на это, даже если перед тобой враг. На какие–то мгновения его руки и плечи точно одеревенели, и он почти вслепую настиг часового, ударил в спину ножом, когда тот уже собирался повернуть обратно к крыльцу…

Стряхнув оцепенение, Ходкевич снял с убитого часового автомат, машинально распихал по карманам телогрейки запасные магазины. Он видел лицо немца, на которое падал свет висящей над крыльцом тусклой лампочки.

— Господи. прости, молодой совсем… Орешко торопил Андрея.

Они взбежали по ступенькам на крыльцо, прислушались, осторожно открыли дверь и вошли внутрь.

Слева за невысокой загородкой различили в блёклом свете керосинки дежурного полицая. Он заснул за столом, положив голову на скрещённые руки.

Впотьмах Максим задел табуретку — она со стуком опрокинулась. Полицай поднял голову, с трудом разлепляя мутные, непонимающие глаза. Партизаны узнали в нём Будкевича, заведовавшего до войны бакалейной лавкой. Начиная приходить в себя, тот стал подниматься с места, завёл назад правую руку, пытаясь нащупать кобуру пистолета. Ходкевич бросился к полицаю и успел опередить Будкевича, закрыв ему рот левой рукой, а правой ударив ножом в спину.

Будкевич застонал, обмяк, и Ходкевич, не решаясь бросить полицая, осторожно уложил его на пол.

— Где они? — торопливо спросил Орешко, как будто Ходкевич мог знать ответ.

— Тише ты, — не сразу соображая, о чем речь, отозвался Ходкевич. — Тут, видать, — кивнул на дверь позади лежащего полицая.

На двери с висячим замком поблёскивало маленькое, с чайное блюдечко, зарешеченное оконце. Ходкевич загнал под скобу нож, с силой потянул на себя. Противно скрипнул металл о металл, но скоба не поддалась. Ходкевич вытащил нож, попробовал просунуть ствол «шмайссера» — нет, не идёт. Снова взялся за нож.

Удар и пауза — придержать нож. Удар и пауза, удар — скоба поддалась!

Распахнув дверь, они увидели в полоске блёклого света полулежащих на тряпье у стены мужчину и женщину. Прижавшись друг к другу, те с надеждой и испугом смотрели на вошедших.

— Подъём, товарищи! — радостным шёпотом скомандовал Ходкевич.

— Только быстро! Быстро! — почти выкрикнул Максим.

Он шёл первым. Перешагнул через убитого полицая и оказался у двери, приоткрыл сё — на площади безлюдно. Тихо выскользнул наружу, оглянулся. За ним шли остальные.

Тут в коридоре раздались шаркающие шаги, кашляние, справа в проёме двери показался дюжий полицай. Различив чужаков, полицай протёр глаза. Вытолкнув женщину, Ходкевич метнул в него нож. Спьяну или со сна тот не сумел увернуться — лезвие угодило в плечо. Застонав, полицай рванулся обратно.

Ходкевич перескочил через невысокие перильца на крыльце и бросился бежать. Орешко с учителями успели добраться до выходящей на площадь улицы, где находились Мороз и Наркевич. Сзади раздались выстрелы. Ходкевич почувствовал, как обожгло правый бок. Следом ударила автоматная очередь, пуля угодила Андрею сзади в левое плечо. Он как раз добежал до угла улицы, за забором. Боли Ходкевич почти не чувствовал. Впереди он увидел комиссара.

— Андрей Иваныч! — крикнул тот. — Подналяг!

Через калитку ворвались в какой–то двор, проскочили его и, обогнув хату, оказались в огороде.

Вокруг лаяли собаки. Доносились ругань полицаев, гулкие винтовочные выстрелы и беспорядочные автоматные очереди. Полицаи, очевидно, не могли установить, куда скрылись партизаны.

— Антон, — не удержался Ходкевич, — убил я… Этого собаку Будкевича… Он и не вякнул…

— Да ну?! — обернулся Мороз. — Раньше первый, сука, флаги красные вывешивал… по праздникам… Патриот…

— Душу прятал! Ох, сволочь, рука немеет…

— Потерпи, Иваныч, потерпи!…

— Да терплю!… Хоть одну сволочь порешил… А знаешь, Антон… жутко. Обличье–то человечье…

— Только обличье и осталось. Ненавижу их, прихвостней паршивых! За кусок сала мать не пожалеют.

Миновали ещё один огород. Позади послышались крики: «Правей, правей бери! Там они!… Да вон жа–а!…»

Где–то застучал мотоцикл.

Проскочили узкий двор с разбросанными дровами и старыми колёсами от телеги, оказались на параллельной улице и рванули вправо — всё ближе и ближе была река, а за нею — лес.

Каждый шаг давался Ходкевичу с трудом. Боль острыми, Резкими стёжками впивалась в плечо. Расстояние между ними и бегущими впереди росло.

— Поднажми, поднажми, родной! — сбиваясь с дыхания, просил Мороз. — Поднажми!…

— Ты, Антон, давай вперёд. Я догоню, догоню!

— Ещё что? З глузду съехал?! [5] З глузду съехал (бел.) — с ума сошёл. Вон река!…

Когда до берега оставалось около пятидесяти шагов и они поняли, что остальные уже перешли реку, их заметили. Но отрыв был всё ещё большим и мешал прицельной стрельбе. Пули свистели над ними.

У самого берега, зацепившись в темноте за корягу, Мороз упал, в кровь рассадив ладонь и поцарапав лицо.

— Фу, чёрт, ноги не держат, гори они! — вскочил, ругаясь, Антон. — Ну, поднажми чуток, Иваныч! Давай, родной!…

Река. Почти скатились в воду. Она обожгла холодом, но люди словно не обращали на это внимание и упрямо шли по дну к другому берегу.

Пробираясь через заросли лозняка, они натолкнулись на Максима Орешко.

— Где остальные? — хрипло спросил Мороз.

— Все ушли, комиссар.

— Кто все? — словно не верил Мороз. Руками он стряхивал с себя воду. В сапогах хлюпало.

— Учителя, Слизков, Голубович, Наркевич. Все! — отчеканил— Максим.