Андрей Бондаренко - Седое золото

Совсем уже собрался Ник на боковую отправиться. Чего душу-то бередить понапрасну?

Поднялся из-за стола, приготовился слова вежливые произнести и откланяться.

Опередила его американка глазастая.

— Куда это вы, мистер Ник? Устали, спать хотите? Рано ещё, честное слово! Вы на гитаре играете? Тогда спойте, прошу! Можете даже в мою честь, я разрешаю!

И смотрит невинно так, с надеждой во взоре…

Нет, не знает мартышечье коварство границ! Женское — в смысле…

Взял у Маврикия гитару, подумал чуток да и исполнил:

— Мэри! Это твоя первая потеря! Мэри, горько плачет Мэри…. На дворе — гитары и вино! И ребята ждут тебя давно…

Изменилась вся картинка мгновенно и кардинально: вот, ещё две минуты назад Ник в аутсайдерах беспросветных числился, а теперь — фаворит безусловный!

Так на него американка посмотрела, будто настигла её стрела Амура. Метко так настигла, прямо в сердечко зарубежное. Маврикий тут же загрустил, поражение своё осознав. Даже кончики его шикарных усов вниз опустились.

— Слушайте, мистер Ник, — неожиданно предложила Мэри. — Давайте прогуляемся с вами! Только вы и я! Романтическая русская ночь. Ранняя весна. Только вы, я и весна! Какая хорошая компания… Пойдёмте!

Пошли, конечно. Ночь и правда выдалась волшебной: звёзды высыпали стаей бесконечной, птички в ветвях чирикали, белки, громко цокая, с дерева на дерево перескакивали, флиртуя напропалую…

Весна!

Болтали о том, о сём, будто сто лет уже знакомы.

По загадочному ночному лесу прошлись; устав, вернулись обратно, расположились на просторной террасе. Ник из санатория кресло-качалку приволок, лампу керосиновую, тёплый плед.

— Ник, принесите из буфета фрукты! — попросила Мери. — Там настоящие персики были, я видела. Виноград — тоже хорошо.

Персиков и винограда уже не было, — лётчики оголодавшие постарались.

Только две груши нашлись — большие, немного даже переспелые. А у Мэри, чисто случайно, конечно, обнаружилась и плоская бутылка с шотландским виски.

Глоток виски под слегка переспелую грушу, что может быть изысканней — весенней ночью, полной неясных предчувствий и призрачных ожиданий?

Романтика полная, вовсе без изъянов.

Чтобы усилить произведённое впечатление, Ник даже на хитрость пошёл: прочёл наизусть рассказ О. Генри "Дары Волхвов", не написанный ещё автором рассказ.

— Ах, Ник, — прошептала Мэри. — Какой же вы милый!

Глаза девушки мерцали — призывно и загадочно, голова Ника предательски кружилась, как в далёкой юности, много, много лет тому вперёд…

Стихи, опять стихи, потом, как и полагается, — "её горячие мягкие губы — на его твёрдых, потрескавшихся губах".

Давно уже Ник так не целовался, до полного исступления.

Дальше поцелуев дело, впрочем, не продвинулось. В решающий момент Мэри резко отодвинулась, даже оттолкнула, дрожащим голосом попросила проводить. Довёл её Ник до дверей комнаты, поцеловал ещё один раз, на этом и всё.

Вернее, это потом выяснилось, что всё.

А тогда подумалось: "Завтра, может, и дальше продвинемся…"

Напрасно подумалось, сглазил, наверно.

К обеду выяснилось, что самолёт уже починен полностью, взлетать пора.

Собрались в спешке, загрузились.

Уже перед самым отлётом подошла Мэри. Стояла около самолётной лесенки, в сторону потерянно смотрела, стройной ножкой, обутой в элегантный кожаный сапожок, задумчиво пинала мелкие камушки.

— Вот и всё, — прошептала чуть слышно. — Прощай, Ник, герой не моего романа! Прощай, дарлинг!

Смахнув с глаз слезинку, протянула небольшой узелок.

— Там, — объяснила, — бутылка виски. Настоящее, американское. Печенье, джем. Так — на добрую память! Может, и встретимся когда!

Поцеловались, прощаясь, никого уже не стесняясь. Узелок тот Ник в свой рюкзак запихал, рюкзак забросил к остальным вещам, в хвостовую часть. Разбежался самолёт, взлетел, крыльями помахал, словно прощаясь с кем-то навсегда…

Минут семь как оторвались от взлётной полосы, всего только и прошло.

В хвосте самолёта вдруг раздался негромкий хлопок, полыхнуло ярко, всю кабину заволокло жёлтым вонючим дымом, «Флейстер» тут же сорвался в глубокий штопор.

Как Маврикий из того штопора самолёт сумел вывести? Не иначе, действительно, — внебрачный сын Господа Бога…

Повезло ещё, что это произошло над руслом Северной Двины. Лёд еще крепкий держался, да и торосов в том месте почти не было. Колёса, конечно, тут же обломились, на брюхе проползли метров сто, помотало знатно, синяков на всех не одна сотня наберётся. Но ничего, пронесло. Выскочили быстро из самолёта, снегом пожар мгновенно забросали.

— Чудеса в решете, — хмуро процедил Маврикий. — Как же это мы без хвоста сесть умудрились?

Действительно, нет хвоста, будто срезало напрочь — бритвой гигантской.

Бритвой срезало? Или же — взрывом?

Токарев залез в хвостовое отделение, долго там шурудил, искал чего-то.

Вылез весь злой из себя, хмурый.

— Похоже на то, — шепнул Нику на ухо, — что это рванул твой рюкзачок. Вернее тот узелок, что тебе презентовала добрая, милая девушка Мэри.

— Не может того быть! — Ник схватил за грудки Токарева.

— Ещё как может, — тот ему ответил, даже не пытаясь сопротивляться. — Насмотрелся я всякого в этой внешней разведке. Не то ещё бывало, похлеще. Судя по запаху, это новая американская взрывчатка и есть: капсюль булавкой прокалывается, оно ровно через полчаса и взрывается. Ну и нервы у нашей Мэри, стальные канаты просто! А задержись самолёт с вылетом минут на десять?

"Мать его! — тоскливо так Нику подумалось. — И тут то же самое, дерьмо одно сплошное! И засады с запутками — на каждом шагу…"

Никак не мог Ник с мыслью смириться, что эта славная девушка, зеленоглазая, смешливая, умеющая так волшебно целоваться, — обычная шпионка и пошлая диверсантка.

И вовсе не Скарлетт О’Хара, а наоборот — Миледи, перекрашенная только…

Хорошо ещё, что на аэродроме нашлись мотосани, за пару суток груз обратно вывезли, практически и не пострадало ничего, главное, что коронки алмазные уцелели.

"Флейстер", правда, бросить пришлось, весна наступала уже вовсю, лёд вокруг самолёта трещинами покрылся, того гляди — начнётся ледоход.

А Мэри пропала. Искали везде, никаких следов не обнаружили. Было непонятно, откуда она вообще в Архангельске появилась — не было никогда в местных детских домах детей, вывезенных из Испании в 1937 году.

Как попала на территорию секретного аэродрома? Почему её никто не задержал?

Доложил Токарев по телефону в Москву обо всём случившемся, там пообещали разобраться. А ещё пообещали головы всем оторвать, с ближайшей оказией.

— Нам-то что, — ударился Токарев в философию. — Улетим скоро, ищи ветра в поле! А вот у вояк местных теперь неприятностей будет — выше крыши этого санатория. И звёзды с погон полетят — светлым роем, и рук рабочих на Беломорско-Балтийском канале прибавится. Поделом, уважаемые: высокие должности, они и мере ответственности надлежаще должны соответствовать. Как же иначе?