Андрей Бондаренко - Седое золото

Фигурки хаотично перемещались по вершине, вот замерли возле начала обрывистого склона, почти слившись друг с другом в единое целое.

Вот уже только светло-коричневая точка видна, тёмная же вовсе пропала.

На Сизого страшно было смотреть: лицо побелело — до синевы покойницкой, на лбу выступили мелкие капельки пота, губы предательски задрожали.

Вдруг тишину ущелья прорезал громкий крик…

Нет, не так.

Вдруг, заглушая громовые раскаты, раздался, такое впечатление — слышимый даже в Магадане, невероятный по громкости вопль, полный ужаса, боли, страданий и всеобъемлющего страха…

Потом, по прошествии некоторого времени, Ник не переставал удивляться: как это Сизого тогда инфаркт не хватил или инсульт какой?

Знатный такой был вопль, куда там всяким американским ужастикам.

А уже через мгновение светло-коричневая фигурка понеслась (закувыркалась, покатилась, запрыгала, замелькала) вниз по склону с неимоверной скоростью.

Хорошие бегуны стометровку секунд за одиннадцать пробегают.

Так вот, мишка этот раза в два быстрее летел по прямой. Летел и орал (визжал, вопил, надрывался, оглашал окрестности) благим матом.

Неожиданно всё это произошло, внезапно, Ник даже опешить не успел.

И двух минут не прошло, а медведь уже рядом, совсем близко от предполагаемого схрона противника.

"Кустик", похоже, тоже несказанно удивился происходящему. Но головы не потерял, в панику не ударился, не побежал бестолково, до последнего момента выжидал, надеялся, что беду мимо пронесёт.

Только когда до медведя (до урагана тропического в медвежьем обличье) метров двадцать оставалось, вскочил на ноги и открыл огонь из двух пистолетов.

Если даже и попал, то мишка этого не заметил, пронёсся, не останавливаясь, прямо по «пятнистому», в доли секунды сбив того с ног.

— В сторону сдёргивай! — истошно завопил Лёха.

Еле отпрыгнуть в стороны друг от друга успели, медведь между ними вихрем пронёсся — куда там скорому поезду курьерскому, отдыхает — тихоход.

На Ника только гнилью немного пахнуло, обернулся — а крохотное светло-коричневое пятно вдали уже мелькает

Переглянулись с Лёхой и перебежками короткими — от кочки к кочке — рванули к "кустику".

Напрасно опасались на встречную пулю нарваться, клиент, что называется, качественно дозрел, по-настоящему.

"Пятнистый" был без сознания, одна рука откинута в сторону — ломаной безжизненной линией, камуфляж спереди в клочья разорван, на безволосой груди видны глубокие следы от медвежьих когтей, крови кругом — озеро небольшое.

Сизый свою гимнастёрку на «бинты» изорвал. Прежде чем раненого перевязать, щедро тому на грудь пописал.

— Это чтобы раны не загноились, — без тени смущения объяснил. — Когти-то у медведя грязные. А это вообще — след от задней лапы. Тут дезинфекция просто необходима! Дорогая нам добыча досталась, жалко будет, если заражение крови начнётся. Небось, его Москва сразу к себе затребует. Помрёт, мерзавец, по дороге, а нам отвечай потом по всей строгости…

Минут за десять оказали «пятнистому» первую медицинскую помощь: грудь тщательно перевязали, руку, в нескольких местах поломанную, пристроили в лубок из ивовых корней.

Пленному где-то под пятьдесят было, крепкий ещё мужичок, лицо волевое, мужественное — вылитый Брюс Уиллис, герой, спасающий мир.

Ник из ближайшей тундровой лужи принёс в пилотке воды, на лицо «пятнистому» побрызгал, по щекам его, родимого, похлопал.

Застонал герой, мир спасающий, открыл глаза, мутным взглядом огляделся вокруг, в сторону кровавой слюной сплюнул, усмехнулся вымученно:

— Ваша взял. Плёхо. Кто из вас есть Иванофф?

Ник руку вверх поднял, как примерный школьник.

— Вот ви какой, — пробулькал кровью «Уиллис». — Хотел с вами много говорить. Не получится. Плёхо.

— Да ладно тебе, братан, — Сизый решил гуманизм и милосердие проявить. — Успеем мы ещё с тобой набазариться. Даже надоедим потом друг другу. Сейчас мы тебя, дорогой ты наш, возьмем под белы рученьки, пока дождь не начался, до лагеря дотащим. Там подлечим, спиртика дадим хлебнуть! Оклемаешься обязательно, Москву ещё увидишь, по Кремлю походишь!

"Пятнистый" ещё раз взглянул на Ника — печально и загадочно, словно что-то важное хотел сказать на прощание, — и вцепился зубами в воротник своей куртки.

Раздался треск раздавленного стекла, голова «Брюса» откинулась в сторону, глаза широко распахнулись, затуманились, подёрнулись молочной плёнкой…

— Что это было? — искренне удивился Лёха. — Он что же — умер?

— Что было, что было, — в сердцах передразнил друга Ник. — Цианистый калий это был. Пора бы тебе, сорокалетний ты наш, образованием своим заняться, Агату Кристи почитать, других умных людей…

Обшарил Ник карманы покойника, ничего путного не нашёл, только вот женскую фотографию одну. Красивая такая девчонка — вылитая Джулия Робертс, даже посимпатичней…

Тем временем и Эйвэ с солдатами подтянулись из-за скалы, не намного тучи чёрные обогнав.

— Вот, чёрт побери! — расстроился эстонец. — Я уж думал, что живьём этого зарубежного врага народа взяли! Думал — допросим, он назовёт имя настоящего предателя. С меня, наконец, все подозрения снимут. Не повезло опять!

По крутому склону вверх пошли, скорым шагом. Через тридцать минут вышли на вершину сопки. Там их Айна дожидалась.

Не просто дожидалась, а, времени не теряя, уже двух погибших часовых похоронить успела. Уложила тела в естественной природной выемке, крупными камнями завалила — чтобы мелкие грызуны косточки не смогли растащить, — в изголовья могил воткнула крестики из берёзовых веточек.

Лёха к ней подошёл, покашлял нерешительно, крепко за руку взял.

— Послушай, душа моя, это что же такое получается, а? Ты меня обманула?

— О чём это ты, Лёша? — Айна сделала круглые глаза.

"Ого, уже «Лёша», — отметил Ник. — Сизого так, небось, только мама и называла — в далёком счастливом детстве".

— Как — о чем? — сразу закипел Лёха. — Сама говорила, что попросишь медведя, он по запаху и найдёт «пятнистого». А что на самом деле было? Почему это мишка нёсся по тундре сломя голову, как зэк из изолятора, не дожидаясь, когда вышак в исполнение приведут? Почему орал, как будто ему в задницу напильник вставили?

— Не знаю, что это — «напильник», — невозмутимо ответила Айна. — Я медведю в зад острогу вставила. Ту, которой мы рыбу били. Только наконечник смазала. Желчью из евражка. Она едкая. Очень сильно щиплется. Только так медведя можно попросить — чтобы бежал быстро. А та тряпка сильно чужим пахла. Я её перед склоном положила. Перед обрывом. На тряпку — печень оленя, очень много. Самую свежую печень. Медведь её очень любит. А тут запах чужой, сильный. Медведь думает, что чужой близко ходит. Может печень отнять. Очень торопится, ничего вокруг не видит. Он печень ел, Айна сзади подошла. Острогу воткнула. Больно ему. Желчь евражка ещё сильно щиплет. Он и побежал быстро. Острогу с собой унёс. Жалко. Хорошая была острога, удачная….