Валентин Аккуратов - Искатель. 1964. Выпуск №4

— Чей самолет?

— Не знаю. Мне было не до него. Я был занят тем, что поддерживал оглушенного взрывом человека. К счастью, он быстро оправился. Рассказывать дальше? У вас столько иронии в глазах.

— Продолжайте.

— Как вам угодно. Итак, неподалеку мы увидели перевернутую шлюпку. Нам удалось поставить ее на киль. Оказалось, что это спасательный вельбот. Он был полон воды, но воздушные банки держали его на плаву… Вот и все. Остальное сделали течение и ветер.

— Вас пригнало сюда?

— Скалу мы заметили ночью, при свете луны. До нее было километров пять. В вельботе не имелось весел, его несло мимо. Наши силы были на исходе, но мы все же решили пуститься вплавь. В воде скоро потеряли друг друга: зыбь, темнота… Дальнейшее вам известно.

— Выходит, вы были не один?

— Выходит, так.

— Кто же был ваш спутник?

— Врач, — отвечает Карцов, выкладывая свой главный козырь. — Один из врачей госпитального судна. Англичанин. — Он выдерживает паузу. — Индиец по происхождению.

Снова запутавшись в цепочке, попугай висит вниз головой, отчаянно хлопает крыльями и кричит. Но Абст не обращает на него внимания. Он поспешно направляется к шкафчику у стены, шарит по полкам.

Карцов встает, освобождает лапки попугая, сажает птицу на жердочку. Уголком глаза он видит: Абст развинчивает круглую белую коробочку.

— Как звали индийца? — спрашивает Абст, возвращаясь к столу.

Карцов морщит лоб, щурится. Нетерпение Абста столь велико, что неожиданно для самого себя он произносит:

— Рагху…

— Рагху Бханги! — кричит Карцов. Он хватает Абста за руки, всматривается в глаза. — Вы назвали его! Боже, какое счастье! Он здесь, он подтвердит все!

Абст молча глядит на Карцова.

Восьмой день пребывания Карцова в подземелье Абста.

Как обычно, обед приносит Глюк. Но еды на этот раз слишком много. И две кружки с кофе.

Поставив обед на столик, он извлекает из кармана штанов широкую плоскую флягу, пододвигает ногой табурет и садится.

— Буду есть с вами.

Карцов отмечает: Глюк говорит ему «вы». Знаменательная перемена.

Между тем рыжебородый достает два алюминиевых стаканчика, наливает в них из фляги, поднимает стаканчик.

— Я так скажу, доктор: вы молодчина, что сумели выкарабкаться. Другой ноги бы протянул от всех этих передряг! А вы выжили. Будьте здоровы, доктор!

Они с аппетитом съедают суп — густой, наваристый. В опустевшие миски Глюк накладывает консервированную свинину с картофелем, подливает соус. Ест он жадно и много. Вскоре распускает широкий пояс, на котором висит кобура с пистолетом, а потом и вовсе снимает его и вместе с оружием кладет на пол.

Лязгнула дверь. Входит радист.

— Вот ты где, Густав, — говорит он. — Ну-ка, быстрее к шефу.

— Черт, — ворчит Глюк, — и здесь нет покоя!..

Они выходят.

Слишком поспешно, отмечает Карцов. И не заперли за собой и пистолет забыли на полу.

Опустив глаза, он рассматривает черную матовую кобуру, из которой наполовину вывалился тяжелый парабеллум. Обойма, конечно, пуста. Или патроны разряжены. В общем примитивно…

Вскоре Глюк возвращается. Бросив беглый взгляд на пистолет, садится за стол, вновь разливает спирт.

— Послушайте, доктор, — вдруг говорит он, — где вы жили в России?

Карцов отвечает.

— Понятно. А Украину знаете? Это правда, там такая земля: палку воткни — и растет? Бывали на Украине, доктор?

— Не приходилось.

— Жаль. — Рыжий задумчиво оглаживает бороду. — Ну, а Кавказ? Какова земля на Кавказе? Скажем, где-нибудь у Черного моря?

— Хорошая земля. Кругом сады: виноград, чай, апельсины.

— И апельсины? — удивляется Глюк.

По мере того как Карцов рассказывает о Черноморье, немец все больше волнуется.

— А свиней там можно разводить? — вдруг спрашивает Глюк. — Свиньи, доктор, это верный доход, уж я знаю!

Рыжий объясняет. Каждому, кто хорошо воюет, фюрер обещал землю и работников на востоке. Можно обосноваться, где только захочешь. Лично он полагал остановить свой выбор на Украине. Но коли так благодатен Кавказ, то тут и думать нечего — Кавказ у теплого моря. Только бы побольше работников!

— Уж я заставлю их повозиться с землей, — ухмыляется Глюк, — уж они у меня потрудятся!..

Через день Карцова вновь конвоируют к Абсту.

— Вас ждет добрая весть, — торжественно провозглашает Абст. — Властью, данной мне фюрером, объявляю вас воином германского рейха. Прочтите бумагу вслух и подпишите.

Карцов читает: «Я клянусь: я буду верен и послушен фюреру Германской империи и народа Адольфу Гитлеру, буду соблюдать законы и добросовестно выполнять свои служебные обязанности, в чем да поможет мне господь». [11] Подлинный текст присяги на верность Гитлеру.

Карцов позволяет себе секунду поколебаться, потом подписывается под присягой.

— Ну, вы довольны?

— Доволен, — сдержанно говорит Карцов.

— Не очень-то, если судить по вашему тону. Для прохождения службы отправитесь на родину. Там получите назначение. Снаряжение, оружие — тоже там.

— Когда же меня отправят?

— С первым транспортом. Вероятно, скоро. Сроков назвать не могу: война, а мы так далеко от своих.

— Отправки придется ждать недели? Быть может, месяцы?

— Возможно.

— И все это время я буду бездельничать?

— Желаете работать? — Абст облизывает губу.

— Конечно.

— Хорошо, — медленно говорит Абст, — хорошо, Рейнхельт, я дам вам интересную работу. От того, как она будет выполнена, зависит ваша карьера в Германии. Короче, ваше будущее — в ваших руках.

— Постараюсь быть полезным.

— Хочу надеяться… Сегодня я представлю вас нашему врачу. Это женщина. Недавно она получила печальную весть. В результате — сильное нервное потрясение, у бедняжки отнялись ноги. Обследуйте ее. Попытайтесь помочь. Кроме того, вам придется обслуживать группу больных. Тех, кого пользовала она, пока была здорова. А потом прибудет транспорт, и вы уедете. Я отправлю вас обоих одним рейсом.

Карцов не обманывается насчет уготованной ему участи. Зачисление «воином германского рейха», присяга, которую он только что подписал, предстоящая отправка в Германию — все это ложь, выдумка Абста, рассчитанная на то, чтобы врач работал лучше, с охотой… Но Ришар? Неужели и ей определена смерть?

— Теперь главное, — доносится до него голос Абста.

— Да, я слушаю вас…

— Называйте меня просто: шеф. Итак, перейдем к главному. Вам известно — я хирург и психиатр. До последнего времени у меня была обширная практика: сейчас, в войну, нет недостатка в людях с той или иной степенью умственного распада или дегенерации. Я трудился как одержимый и смог вернуть обществу многих своих пациентов. Но удача — увы! — приходила не всегда. Я потерпел жестокое поражение в работе над группой моряков, побывавших под сильной бомбежкой. Они были безнадежны. Вскоре один из них умер. Еще через месяц скончался второй. Мне стало ясно: те, что еще живут, тоже обречены. И тогда я решился на рискованный шаг. Лет шесть назад я вывез из Южной Америки сильный растительный яд. В верховьях Амазонки индейские знахари применяют его для лечения некоторых психических заболеваний… Я ввожу препарат яда одному из оставшихся в живых и становлюсь свидетелем чуда: человек, который много недель лежал скрюченный и одеревенелый, вскоре после инъекции расслабляется, потом садится. Но он решительно ничего не помнит и с трудом может произнести несколько слов. Однако это успех, огромный успех! Воодушевленный, я работаю над вторым больным. И тут кто-то прыгает мне на спину, хватает за горло. Задыхаясь, я вытаскиваю пистолет и… лишаюсь еще одного пациента. Теперь, начиная эксперимент, я действую осторожнее. И все повторяется — психотики выходят из состояния комы, ведут себя вполне пристойно, потом пытаются броситься на меня. Но они крепко связаны, и я с волнением наблюдаю за этими непостижимыми вспышками бешенства. Секундомер отсчитывает время. Через двадцать минут они вновь на полу, безучастные ко всему, неподвижные и беспомощные. Такова реакция организма на ослабление действия препарата — сперва неистовство, затем резкий переход в состояние полного отупения, когда у больного утрачен всякий контакт с внешним миром. Через день я возобновляю эксперимент, упорно продолжаю попытки… Короче, период просветления сознания больных удалось довести до шести часов. Затем до восьми, до десяти часов, Рейнхельт! Но всякий раз дозу препарата приходилось увеличивать. А ведь это сильнейший яд… Словом, вскоре погибли еще двое. Однако я был настойчив. Я не отчаялся и стал работать с новой группой. Я добился, что состояние относительного психического просветления больных длится несколько месяцев — пока им регулярно и во все возрастающих дозах вводится препарат и противоядие. Однако стоит запоздать с очередной дачей снадобья или неправильно рассчитать дозу — и наступает катастрофа: перед вами безумцы, одержимые манией убийства… Эта группа больных находится здесь. Она была на попечении нашего врача. Теперь врач выбыл из строя, и его замените вы. Запомните: с момента, когда вы вступите в контакт с больными, жизнь ваша в большой опасности. Вы должны уяснить: малейшая небрежность в работе с ними, ошибка при определении данных, по которым назначается рацион специального препарата, опоздание, задержка с его применением — и вас разорвут в клочья. Вы поняли?