Василий Викторов - Приключения 1989

Безучастные к суете, на открытых террасах кафе сидели старики, некоторые по стародавней привычке в фесках. Презрительно щурясь на лежащие на мраморных столиках пухлые газеты, обсуждали новости. У ног клиентов трудились мальчишки-чистильщики. Разглядывая витрины, кучками проходили туристы, навьюченные сувенирной чепухой. Молодежь тянулась к кинотеатрам, привлеченная афишами с лихо намалеванными красотками.

Всё в городе как обычно. И только старики в кафе, отвыкшие за долгий век чему-нибудь удивляться, обсуждая газетные строчки, покачивали головами, как бы говоря: «Ну, что? А ведь ещё и не то будет…»

Ехать дальше не было никакого смысла, улица была плотно закупорена автомобилями. Мы расплатились с шофером и пошли переулками. Прохожих было немного, и я обратил внимание на то, что в некоторых лавках опускали на витринах железные шторы-жалюзи, а лоточники складывали товары в чемоданы и ящики. Навстречу стали попадаться кучки возбужденных людей. Они торопливо шли к центру, изредка оборачиваясь. Те, кто шел в одну сторону с нами, поворачивали обратно. У меня появилось ощущение, будто мы с Наташей сбились и шагаем не в ногу.

Опустевший переулок закончился, мы вышли на площадь и застыли на месте. Впереди, в нескольких сотнях метров, шумела огромная толпа, медленно двигаясь в нашу сторону. Со ступенек небольшого памятника в скверике перед высотным зданием какого-то министерства кричал, размахивая руками, оратор. Слов не было слышно, лозунговые окончания длинных фраз подхватывались толпой, и её рев, резонируя в узком ущелье улицы, усиливался как в репродукторе. Даже с того места, где мы остановились, было видно, что толпа состоит исключительно из молодежи.

— Демонстрация, — сказал я Наташе, как будто она сама этого не понимала.

Я растерялся. Толпа медленно приближалась, заливая улицу метр за метром, и в желудок вполз и свернулся там клубком толстый и скользкий жгут страха. Я почувствовал себя маленьким и беспомощным перед этим неумолимо надвигавшимся человеческим валом, который мог растоптать нас с Наташей как букашек, а мог и вобрать в себя.

Я оглянулся, ища незакрытый магазин, лавку или хотя бы подъезд, и увидел, что прямо на нас мчатся по три в ряд большие грузовики, схватил Наташу за плечи и прижал к стене дома.

Полицейские пятитонки пронеслись впритирку с тротуаром. Казалось, они протаранят толпу, но, не доезжая считанных метров, грузовики притормозили, развернулись боком к толпе и встали как вкопанные. Из закрытых брезентом кузовов посыпались полицейские с винтовками и выстроились в ряд между машинами и толпой. Толпа остановилась, сбиваясь ещё плотнее, так как задние, не видя происходящего, продолжали напирать на передних. Приклады винтовок плотно вошли в плечи, дула медленно поползли вверх. И вдруг раздался резкий Наташин вскрик. Я оглянулся. Из подъезда напротив выскочил человек с револьвером в руке и, прильнув боком к стене, встал на одно колено. Один из полицейских обернулся, и четкий хлопок выстрела утонул в пушечном громе залпа, сотрясшего многоэтажные здания. Человек остался сидеть у подъезда, выронив револьвер из беспомощно повисшей руки. На белой ткани его рубашки расползалось ярко-красное пятно.

На какие-то несколько мгновений я перестал ощущать звуки, и от этого казалось, что зрение в несколько раз усилилось, будто к глазам приставили окуляры бинокля. Только теперь я разжал пальцы, вцепившиеся в Наташины плечи, и, отмечая про себя каждую морщинку вокруг её потерявших выражение и потемневших от испуга глаз, следил, как она быстро и беззвучно шевелит губами, не в силах сдвинуться с места, оторваться от впившегося ей в спину шершавого бетона стены.

Последний отзвук залпа затих где-то высоко над нами, уйдя в неширокую полоску синего неба. Туда же, вверх, устремились, переливаясь на солнце, папиросные струйки дыма Толпа, сжатая страхом, отшатнулась, поняла, что стреляли в воздух и никто не ранен, но дула винтовок стали медленно опускаться, и толпа подалась назад. В дальние от площади переулки начали вливаться потоки людей. Толпа раскололась на куски, потеряла ощущение спаянности, распалась на отдельных людей, стремящихся поскорее покинуть это место. Их никто не преследовал.

Засовывая в кобуру блеснувший никелем тяжелый кольт, улицу пересек высокий полицейский с погонами майора и ещё за несколько шагов коротко и зло бросил:

— Документы.

Я подал ему маленький квадратик желтого сафьяна с вытисненным золотом армейским гербом — мой пропуск в офицерский клуб.

Полицейский козырнул, возвращая пропуск.

— Этот человек, — он показал на фигуру, скорчившуюся у подъезда, — иностранец. Извините за беспокойство, всего хорошего, — майор ещё раз козырнул и пошел обратно через улицу, где из только что подъехавшей прямо к ступенькам санитарной машины выскочили двое с носилками.

Наташа хотела что-то сказать, но я опередил её:

— Мы ведь в двух шагах от Газляна.

— Идем.

Газлян стоял на пороге своей лавки и протирал носовым платком стекла огромных темных очков. Он молча пропустил нас внутрь, включил в лавке свет и закрыл дверь. Пододвинув мягкие табуреты, обошел прилавок, сел сам, надел очки и нажал на кнопку звонка. На пороге вырос мальчик-посыльный.

— Я думаю, что чай с мятой будет вам в самый раз, — сказал Газлян.

Мы, не сговариваясь, кивнули. Мальчик исчез.

Я слишком хорошо знал Газляна, чтобы притворяться, будто ничего не произошло, и разговаривать о погоде и здоровье. Из-под стеклянной витрины, разделявшей нас, в бархатных гнездах которой лежали золотые кольца, серьги и броши, Газлян достал пачку сигарет и протянул мне, потом извлек оттуда же широкую салфетку, аккуратно расправил её на стекле и открыл сейф за спиной. Из сейфа появилась бутылка виски. Мальчик внес чай на подносе и поставил его на салфетку. Газлян капнул виски в стаканы с чаем, закурил, улыбнулся, словно говоря: «Ну, вот вы и дома» — и произнес:

— Видели?

— Прямо оттуда, но, признаться, ничего не успели понять, — я оторвался от чая, пахнувшего странной смесью самогона и мяты.

— Наверное, это были студенты, — добавила Наташа.

— Правильно, мадам, — галантно кивнул маленький, похожий на майского жука Газлян, пододвинул ей пепельницу и снова перевел взгляд на меня:

— Объясняю, — он поднял руку с зажатой между большим и указательным пальцами сигаретой, как бы призывая его не перебивать. — Мой младший брат учится на юридическом. Вчера поздно вечером состоялось собрание руководителей всех студенческих организаций. Большинством голосов они решили выступить в поддержку правительства, хотя было и меньшинство, недовольное в основном тем, что многих выпускников забирают в армию. Инициативу в этом деле приписывают вашему влиянию. Кстати, брат говорил, что в последние несколько недель объявилось много аспирантов-иностранцев, почти все из США. Так что пропаганда идет оттуда.